Уильям Тревор - За чертой

Перед этой головоломкой он был бессилен: он не мог найти решения, но почему-то верил, что чем чаще они бывают вместе, чем больше обсуждают свое положение и чем сильнее любят друг друга, тем больше надежды на то, что в один прекрасный день все как-то образуется. Правда, Мари не всегда терпеливо слушала его, когда он пускался в такие рассуждения. Она соглашалась, что надо сначала разобраться со всеми проблемами, но иногда вела себя так, будто никаких проблем и в помине нет. Ей хотелось забыть о существовании Хилды. Во время их встреч, всего лишь на какой-то час, она утешала себя тем, что они поженятся совсем скоро, в июле или даже в июне. Норман неизменно возвращал ее на землю.

- Давай сходим в отель и просто посидим там, - уговаривал он Мари. Сегодня вечером, перед твоим поездом. Это лучше, чем идти в буфет на вокзале.

- Но это же отель, Норман. Туда пускают только тех, кто там живет...

- В бар отеля может зайти кто угодно.

И вечером они отправились в отель, выпили в баре, а потом он повел ее на лестничную площадку первого этажа, обставленную как гостиная. В отеле было тепло. Мари призналась, что ей хочется опуститься в кресло и заснуть. Норман рассмеялся и ничего не сказал про ванную - с этим не следовало торопиться. Он посадил Мари в поезд, и тот увез ее к матери, миссис Драк и Мэйвис. Норман не сомневался, что всю дорогу домой Мари будет вспоминать великолепие "Западного гранд-отеля".

Наступил декабрь. Туманы кончились, но пришли холода, подули ледяные ветры. Каждый вечер, перед поездом, они заходили в бар отеля. "Давай сходим в ту ванную, - предложил он как-то раз. - Просто так". Норман не настаивал и вообще впервые упомянул про ванную с тех пор, как рассказал ей о своем открытии. Мари, хихикнув, ответила, что он несносен и она опоздает на поезд, если станет тут глазеть на ванные, но Норман возразил, что у них в запасе еще масса времени. "Как глупо!" - пробормотала Мари, остановившись в дверях и заглядывая в ванную. Норман обнял ее за плечи и увлек внутрь, боясь, как бы их не увидела горничная. Он запер дверь и поцеловал Мари. В первый раз почти за целый год они целовались не на людях.

В Новый год они отправились в ванную в обеденный перерыв. Норману казалось, что так они должны отметить годовщину своего знакомства. Он уже давно понял, как заблуждался, принимая Мари за легкомысленную девицу. Ее внешность соблазнительницы скрывала натуру почти чопорную. Странно, что у сухопарой и даже отталкивающей Хилды внешность тоже была обманчива. "У меня еще ни с кем не было", - призналась Мари, и он еще сильнее полюбил ее. Его трогало, с каким простодушием она хотела остаться девушкой до замужества, но Мари клялась, что не выйдет замуж ни за кого другого, и откладывать первую брачную ночь не имело смысла. "О господи, как я люблю тебя, - шептала она, когда он раздел ее в ванной. - Ты такой хороший, Норман".

С тех пор они стали ходить туда частенько. Норман не спеша выходил из бара, пересекал просторный холл и на лифте поднимался на второй этаж. Минут через пять вслед за ним появлялась Мари, в сумке у нее лежало полотенце, специально привезенное из Рединга. В ванной они всегда разговаривали только шепотом и после пылких ласк сидели в теплой воде, держась за руки, и все обсуждали, что им делать. Никто ни разу не постучался к ним, ни о чем не спросил. Когда они так же поодиночке возвращались в бар, никто не обращал на них внимания, и в сумке Мари от влажного полотенца, которым они пользовались вместе, намокали компактная пудра и носовой платок.

Проходили уже не месяцы, а годы. В "Барабанщике" из музыкального автомата больше не раздавался голос Элвиса Пресли. "Не знаю, почему она ушла, - пели "Битлз". - Она не сказала... Я живу тем, что было вчера". Теперь все узнали Элеонору Ригби и сержанта Пеппера. Фантастически невероятные похождения тайных агентов хлынули на экраны лондонских кинотеатров. Карнаби-стрит, словно мусорная урна, переполненная яркой ветошью, ошеломляла гвалтом и пестротой. Казалось, всеобщее безрассудство коснулось и романа Нормана Бритта с Мари. В ванной комнате "Западного гранд-отеля" они ели бутерброды, пили вино. Норман шепотом рассказывал о дальних странах, где никогда не бывал: о Багамских островах, Бразилии, Перу, о пасхе в Севилье, о Греции, Ниле, Ширазе, Персеполе, Скалистых горах. Им бы экономить, не тратить деньги на джин с мятой в баре отеля или в "Барабанщике". Им бы искать выход, думать, как получить развод, но куда приятнее было тешить себя мечтами о Венеции и Тоскане, по улицам которых в один прекрасный день они пройдут, взявшись за руки. В их встречах не было ничего похожего на утренние вожделения Хилды и на ту вульгарную непристойность, которая неизменно возникала в "Барабанщике", когда там вечерами появлялся мистер Блэкстейф или во время проводов кого-нибудь из служащих бюро путешествий. Мистер Блэкстейф, упиваясь своим остроумием, сообщал всем, что предпочитает любовные игры с женой ночью, а ей больше нравится по утрам. Он сетовал, как рискованно заниматься этим утром, когда в любой момент могут войти дети, и со всеми подробностями описывал прочие интимные привычки своей супруги. У мистера Блэкстейфа был громкий неприятный смех, и когда он пускался в откровения, то неизменно начинал гоготать, подталкивая собеседника локтем. Как-то раз в "Барабанщик" зашла жена мистера Блэкстейфа, и Норману, посвященному во все подробности ее интимной жизни, стало ужасно неловко. Она выглядела степенной дамой средних лет и носила темные очки: вероятно, у нее тоже была обманчивая внешность.