Карсон Маккалерс - Отражения в золотом глазу

— Сюзи, — спросила госпожа Пендертон, — у людей бывает два желудка, как у кур?

Не замеченный ни женой, ни служанкой, капитан стоял в дверях. Госпожа Пендертон избавилась от сапог и зашлепала по кухне босиком. Она вытащила из духовки окорок и посыпала верхушку сахарной пудрой и хлебными крошками. Налила еще порцию виски, на этот раз полстопки, и, поддавшись неожиданному приступу веселья, исполнила дикарскую пляску. Она прекрасно видела, что муж злится.

— Ради бога, Леонора, поднимись наверх и обуйся!

Вместо ответа господа Пендертон замурлыкала какой‑то причудливый мотивчик и, покачивая бедрами, прошла мимо капитана в гостиную.

Ее муж последовал за ней.

— Какая ты все‑таки неряха!

Растопка лежала в камине, и госпожа Пендертон нагнулась, чтобы ее разжечь. Нежное личико порозовело, над губой выступили жемчужные капельки пота.

— Лэнгдоны придут с минуты на минуту. Ты что, собираешься сесть за стол в таком виде?

— Естественно! — ответила она. — А почему бы и нет, старая перечница?

— Как ты мне отвратительна! — проговорил капитан бесцветным голосом.

В ответ госпожа Пендертон рассмеялась. Ее смех был негромким, но безудержным, словно она услышала пикантную сплетню или вспомнила неприличный анекдот. Она стащила с себя свитер, скомкала и швырнула через всю комнату в угол. Потом неторопливо расстегнула бриджи, выбралась из них и на мгновение замерла, обнаженная, возле камина. Освещенное золотисто–оранжевым огнем тело было прекрасно. Крутые плечи, резко выделяющиеся ключицы, небольшие круглые груди, нежные голубые жилки между ними. Еще несколько лет — и тело расцветет полностью, словно распустившаяся роза, но пока его нежная округлость сдерживалась и дисциплинировалась верховой ездой. Хотя стояла она неподвижно, в ней угадывалось скрытое движение, как будто, прикоснувшись к прекрасной плоти, можно было почувствовать медленное биение алой крови. Капитан уставился на нее с негодованием человека, получившего пощечину, а она величественно прошла в прихожую и двинулась вверх по лестнице. Передняя дверь была распахнута в ночную темноту, легкий ветерок шевелил пряди бронзовых волос.

Она дошла до середины лестницы, прежде чем капитан пришел в себя и неверными шагами бросился вслед.

— Я убью тебя! — выдавил он. — Убью! Убью!

Он ухватился за перила и уперся ногой о ступеньку, словно собирался догнать ее одним прыжком.

Госпожа Пендертон медленно повернулась и равнодушно глянула сверху вниз:

— Мальчишка! Ты, кажется, хочешь, чтобы голая женщина вытащила тебя на улицу и там отлупила?

Капитан так и застыл на месте. Потом опустил голову на вытянутую руку и тяжело оперся о перила. Послышался звук сдавленного рыдания, хотя слез в его глазах не было. Постояв так немного, капитан выпрямился и вытер шею носовым платком. Только теперь он заметил, что передняя дверь распахнута настежь, дом ярко освещен, все шторы подняты. Он почувствовал внезапную слабость. Кто‑нибудь мог проходить по темной улице перед домом. Он вспомнил о солдате, которого оставил на опушке леса. Даже тот мог увидеть происшедшее. Капитан испуганно оглянулся. Потом пошел в кабинет, где у него хранился графин с выдержанным коньяком.

Леонора Пендертон не боялась ни людей, ни зверей, ни самого дьявола, а в Бога не верила. При упоминании имени Божьего ей на ум приходил отец, который иногда по воскресным дням читал вслух Библию. Из нее она запомнила две вещи: Христос был распят на месте, называемом Голгофа, и однажды он въехал куда‑то на осле, а какой, скажите на милость, нормальный человек будет ездить ездит на осле?

Не прошло и пяти минут, как Леонора Пендертон забыла о ссоре с мужем. Она пустила воду в ванну, приготовила одежду. Для гарнизонных дам Леонора Пендертон была любимым предметом замысловатых сплетен. Если им верить, вся ее жизнь представляла собой сплошную череду любовных похождений. Большая часть этих сплетен была слухами и домыслами — Леонора Пендертон ценила спокойную жизнь и терпеть не могла осложнений. В день свадьбы с капитаном она была девственницей. Четыре ночи спустя она по–прежнему ею оставалась, и лишь на пятую ее статус изменился, но столь незначительно, что это ее озадачило. О том, что было после, трудно сказать что‑либо определенное. Кажется, у нее была своя система подсчета любовников, согласно которой бравый полковник из Ливенпорта получил всего лишь пол–очка, а юный лейтенант на Гавайях — несколько единичек. Но в последние два года, кроме майора Морриса Лэнгдона, у нее никого не было. Его вполне хватало.