— Эй, мечтатель! Сколько можно таращиться?
Стук лошадиных копыт смолк. Молодой солдат отбросил волосы со лба и медленно принялся за работу. За весь день он не проронил ни слова.
Вечером рядовой Уильямс переоделся и отправился в лес. Он шел опушкой и вскоре достиг того места, которое расчистил для капитана Пендертона. На этот раз дом не был ярко освещен. Свет горел только в комнате на втором этаже и на веранде, рядом со столовой. Солдат подошел ближе и увидел, что капитан сидит один в кабинете; следовательно, жена капитана находилась в освещенной комнате второго этажа, за опущенной шторой. Этот дом, как и все по соседству, построили недавно, и деревья во дворе еще не успели вырасти. Капитан посадил возле стен с десяток кустов лигуструма, чтобы место не казалось слишком необжитым и пустым. Мясистые вечно–зеленые листья скрывали солдата от взгляда с улицы или из соседнего дома. Он стоял так близко от капитана, что, открыв окно, тот смог бы достать до него рукой.
Капитан Пендертон сидел за письменным столом спиной к рядовому Уильямсу. Работая, он пребывал в постоянном нервном напряжении. Помимо книг и бумаг на столе стояли графин красного стекла и термос с горячим чаем, лежала пачка сигарет. Капитан пил чай вперемежку с красным вином. Через каждые десять–пятнадцать минут он вставлял в янтарный мундштук новую сигарету. Он проработал до двух часов ночи, и все это время солдат непрерывно наблюдал за ним.
С этого дня начались удивительные времена. Каждый вечер солдат приходил из леса и наблюдал за тем, что происходило в доме капитана. На окнах столовой и гостиной висели кружевные занавески, сквозь которые он видел все, сам оставаясь невидимым. Он стоял чуть в стороне от окна, чтобы свет не падал ему в лицо. Ничего особенного в доме не происходило. Нередко хозяева уходили вечером в гости и возвращались за полночь. Как‑то они пригласили на ужин шестерых человек, но чаще проводили вечер с майором Лэнгдоном, который приходил то один, то с женой. Сидели в гостиной, пили вино, играли в карты, разговаривали. Солдат не отрываясь смотрел на жену капитана.
За это время рядовой Уильямс немало изменился. Он взял в привычку внезапно останавливаться и подолгу глядеть в пустое пространство. Убирает конюшню или седлает мула и вдруг словно впадает в транс — неподвижно замирает и порой даже не слышит, что его зовут. Сержант, заметив это, обеспокоился: такая же привычка появлялась у молодых солдат, затосковавших по дому и женщинам и замысливших дезертирство. Но когда он стал допрашивать у рядового Уильямса, тот ответил, что совершенно ни о чем не думает.
Молодой солдат говорил правду. Лицо его было сосредоточенным, но в голове не было ни определенного плана, ни вообще мыслей. Он вспоминал то, что видел ночью, когда проходил мимо освещенной передней капитанского дома. Он не думал конкретно ни о Леди, ни о ком‑либо другом, а просто замирал и как бы впадал в транс. В глубине его сознания зарождалось что‑то медленное и темное.
Четыре раза за свои двадцать лет солдат действовал по собственной воле, не испытывая давления внешних обстоятельств, и всякий раз этому предшествовало точно такое же странное состояние. В семнадцать лет, работая на хлопковой плантации, он накопил сотню долларов и купил корову, которую назвал Жемчужиной. На отцовской ферме корова была совершенно ни к чему. Торговать молоком они не могли, так как наспех устроенный хлев не прошел государственной инспекции, а молока корова давала гораздо больше, чем требовалось их небольшой семье. Зимой юноша вставал задолго до рассвета и отправлялся с фонарем в стойло. Он доил корову, прижавшись лбом к ее теплому боку, что‑то настойчиво ей шептал. Сомкнув ладони, он погружал их в ведро с пенящимся молоком и пил медленными глотками.
Вторым поступком было внезапное и буйное заявление о вере в Бога. Обычно он тихо сидел на одной из последних скамей в церкви, где его отец читал воскресные проповеди. Но как‑то вечером во время перерыва он внезапно сам поднялся на кафедру, неузнаваемо диким голосом воззвал к Господу и в конвульсиях покатился по полу. Потом целую неделю был очень слаб и никогда больше не свидетельствовал свою веру таким образом.
Третьим поступком было преступление, которое ему удалось скрыть. Четвертым — поступление на военную службу.
Каждый из четырех случаев происходил внезапно, как бы сам по себе, и все же каким‑то непонятным образом он был к нему готов. Например, перед тем как купить корову, он долго стоял, вперившись в пространство, после чего принялся расчищать пристройку к сараю, в которой хранился старый хлам. Когда он привел корову, место для нее было уже готово; однако до того момента, как он пересчитал деньги и взял в руку повод, он не знал, что ее купит. Точно так же перед поступлением на военную службу он привел в порядок все свои дела но только когда ступил на порог вербовочного бюро, смутные образы в его голове соткались в мысль, и он понял, что станет солдатом.
Читать дальше