Андрэ Стиль - Конец одной пушки

Поход с Алексом в кино кончился так же, как и все ее прогулки с молодыми людьми: она вернулась домой, в свою одинокую спальню, с чувством неудовлетворенности. Колокольчик у входной двери в мясную, как всегда, разбудил отца. Он проворчал из своей комнаты: «Долго еще это будет продолжаться? Ты уж скоро будешь возвращаться на рассвете!» А потом он пришел к ней, в длинной ночной рубашке, чтобы убедиться, что она легла. У него теперь появилась привычка входить к ней в комнату, когда она ложилась спать, под предлогом, чтобы она не зачитывалась до поздней ночи, или чтобы проверить, не забыла ли она погасить свет перед сном. Жизель терпеть не могла его назойливых забот. Как только отец появлялся, она быстро натягивала одеяло до самого подбородка. На этот раз она притворилась спящей и зажгла лампочку, только когда услышала скрип его кровати.

Жизель чувствовала себя выведенной из равновесия, напряженно ждала чего-то, хотя знала, что сегодня ничего интересного больше не будет. Но все ее существо было взбудоражено, и сон не приходил.

Где теперь найти опору ее сердцу, жизнь которого началась так рано и так резко была перенесена в другой мир, — сердцу, оторванному от привычной среды? А могла ее судьба сложиться иначе? Как знать! Да и зачем об этом думать? Она уже так привыкла ко всему, что ее окружает, к фальшивой жизни, к нечестно приобретенному богатству, к показному благополучию; расстаться со всем этим ей кажется страшным. Ей никогда не приходит в голову, что она могла стать женой рабочего, что пропасти между нею и Жераром могло и не быть. Что вы?! Это ужасно! Так все считали в том мире, где она жила, — в мире жизелей.

Теперь, пожалуй, наименьшим злом мог быть кто-нибудь вроде Алекса. Но к Алексу она способна чувствовать только жалость. Когда они вышли из зрительного зала, у Алекса был растерянный вид, ему, несомненно, хотелось проверить ее чувства, поговорить с ней. Она и это превратила в игру, воспользовавшись встречей с Жаки, с которым они столкнулись в вестибюле. Жизель изобразила такую радость, как будто теперь для нее существовал только Жаки, и тут же предложила ему проводить ее домой вместе с Алексом… Шумный и развязный Жаки болтал о всяких пустяках, которые были не по душе Алексу. За всю дорогу Алекс почти не проронил ни слова и, конечно, не мог поговорить с Жизель. Прощаясь, Жаки рассеянно пожал руку Жизель, потом стал прощаться Алекс, и его долгое пожатие означало все: и вопрос, и укор, и клятву… Право, она еще и сейчас чувствует его руку в своей руке, ей так запоминаются физические ощущения…

Подойдя к окну, Жизель прежде всего взглянула на ворота госпиталя Вивьен — не стоят ли там американцы. Как от этого удержаться? Особенно в солнечное утро. А вдруг она уедет в Америку?.. Почем знать? Почем знать, не найдется ли среди этих военных тот, кто вытащит ее из болота серенькой, скучной жизни, увезет далеко-далеко, и ее безвольное тело, безвольное сердце загорятся страстью, она узнает блестящую жизнь, полную любовных приключений, о которых так интересно читать?

Под воротами стоял высокий, пожалуй, даже слишком высокий парень, хорошо сложенный, с приятным лицом; портил его только скошенный набок рот — как и все американцы, он, не переставая, тупо жевал резинку. А какая на нем щегольская военная форма! Жизель никогда не смотрела на французских солдат. Что на них смотреть? Одеты плохо, бедно. Никакого вида! Разве может быть у военного молодцеватая осанка при такой форме! А американцы все одеты, как офицеры. Кстати, этот, кажется, на самом деле офицер.

Жизель показалось, что американец поглядывает на ее окно. Может быть, она нечаянно пошевелила занавеску. Сегодня у нее от каждого пустяка колотится сердце. Вот и сейчас!.. Успокаивая, сдерживая рукой биение сердца, она откинула занавеску — хотелось посмотреть, какое впечатление произведет ее лицо на молодого янки. Жизель украдкой следила за ним, разыгрывая полное безразличие.

Он сразу же заметил хорошенькую француженку, как будто ждал ее появления. До сих пор он стоял в довольно непринужденной позе, а тут вдруг подтянулся и, поиграв плечами, выпятил грудь. Все они такие! И когда Жизель посмотрела на него, он, смеясь, поманил ее рукой. Она притворилась удивленной, сделала вид, что колеблется, и отошла от окна; однако оставила занавеску откинутой — в знак того, что знакомство продолжится. Ее жгло любопытство: сейчас может что-то произойти, случится что-то новое, неизвестное. Как же ей надо вести себя? В ее любопытстве было больше страха, чем радости, и все же она торопливо одевалась.