Джордж Мередит - Эгоист

— Этот день, — заявил он девствующим тетушкам, следуя за ними в гостиную, — этот день не будет для меня потерянным, если мне позволят посвятить его остаток вам.

— Нам кажется, что надвигается гроза, — пролепетала одна из них.

— Ах, она неизбежна, — вздохнула другая.

И они принялись за свой дуэт:

— Мы привыкли читать в нашем Уилоби, как в книге, по малейшей тени угадывать его душевное состояние.

— С его младенческих лет, на протяжении его блистательной юности, и теперь, когда он вступил в пору возмужания…

— Он всегда был рыцарем до мозга костей.

— Долг. Долг превыше всего. Счастье родных, благоденствие подчиненных.

— Если он и гордится своим именем, то в этой гордости нет ни капли высокомерия. Он горд сознанием своих превосходных качеств.

— При случае он умеет проявлять смирение.

Доктор Мидлтон почувствовал в этих акафистах призыв к тому, чтобы и сам он проявил смирение.

— Будем надеяться… — начал он в искреннем порыве покаяния за свою неразумную дочь.

Но дамы возобновили службу:

— Он всегда относился к Вернону Уитфорду, как к брату, хоть тот и не Паттерн по рождению!

— Летиция Дейл могла бы привести вам тысячи примеров!

— И чтобы такого человека постиг такой удар!

— И чтобы вслед за ним готовился еще один — подобный же!

— Возможно ли понять его столь превратно?

— Будем надеяться… — повторил доктор Мидлтон.

— Неужели тот, кто делает столько добра людям, не имеет права ожидать, что и с ним немного посчитаются?

— Помню, Уилоби совсем малюткой как-то забрался на стул и никому не позволял поддержать его — хоть он чуть не упал. Он требовал, чтобы мы восхищались тем, какой он высокий. Помнишь, Эленор? «Я солнце этого дома! Я выше вас всех!» Ах, это было неподражаемо!

Чувство! Он всегда требовал чувства! Ему было всего четырнадцать лет, когда его кузина Грейс Уитфорд вышла замуж. Он тотчас уехал. Они очень дружили, и он нескоро вновь появился среди нас. С ней он так и не захотел больше встречаться.

— Да, но мужу ее он оказывал неизменное покровительство. Уилоби всегда был великодушен. Единственный его недостаток…

— …это избыток чувствительности. В этом…

— …весь его секрет. Но никто…

— …не должен этого знать! Он и теперь, взрослый, такой же, каким был в детстве. Никому не пришло бы в голову винить Уилоби Паттерна в недостатке мужественности. И однако… отчего это так?.. Он страдает, как никто, если не чувствует себя любимым. Между тем собственные его привязанности незыблемы и неизменны.

— Он непостижим. Мы прожили с ним всю жизнь и знаем его всегдашнюю готовность к самопожертвованию. Но только он требует, чтобы и ему отдавали сердце безраздельно. И если в душу его вкрадывается сомнение, он становится таким, каким мы его видели сегодня.

— Совершенно разбитым. Он просто неузнаваем.

— Будем надеяться, — в третий раз начал доктор Мидлтон. Он так и рвался объяснить дамам, отчего это так. Кто-кто, а он мог бы разрешить их недоумение. — Мы, англичане, народ суровый, — продолжал он, отказавшись от своей обычной метафорической манеры, которая, как он чувствовал, была бы неуместна в приложении к данной теме. — Мы, сударыни, суровый народ, и доза суровости в нашем воспитании нам не вредит, а, напротив, закаляет нас. Без подобной закалки мы страдали бы от малейшего дуновения мороза. Но, к сожалению, как раз там, где требовалась бы особая неуязвимость, где мы больше всего подвержены воздействию ураганных ветров, мы изнежены. Я имею в виду наше самолюбие. Мы — варвары, и даже тогда, когда нас выращивают в теплице благополучия, на почве, утучненной богатством, мы все равно остаемся варварами. Поэтому блистать по-настоящему мы можем только на полях сражений, когда вырываемся из теплицы туда, где на нас обрушиваются тяжелые удары неприятеля. Только на войне чувствуем мы себя дома, там мы все, — от Сципионов {69} 69 Сципионы — знатный римский род, давший нескольких замечательных полководцев; из них наибольшую славу стяжал Публий Корнелий Сципион, прозванный Африканским (III–II вв. до н. э.). до рядовых воинов, — отважные солдаты. В мирное время мы не знаем покоя. Наша природная суровость прорывается самым неожиданным образом — мы становимся необузданными тиранами, домашними деспотами. И если мы с детства не получаем суровой закалки — как душевной, так и телесной… с помощью традиционного орудия, принятого на нашем острове для внедрения цивилизующей мудрости, унаследованной нами от древних… если этого нет, говорю я, мы непременно впадаем в эксцентричность и деспотизм. Впрочем… — Здесь достопочтенный доктор кашлянул, отказавшись от своей попытки в завуалированной форме преподать этим старым девам горькую истину, заключающуюся в том, что своим нынешним упадком Англия обязана главным образом обилию старых дев, ее населяющих. — Впрочем, я бы не сказал, что Уилоби страдает этой преувеличенной чувствительностью. Он вынес столько, сколько я, признаться, вынести бы не мог, хоть и не отличаюсь чрезмерной изнеженностью.