Натаниель Готорн - Дом с семью шпилями

— Почему вы не отворили дверей и не позвали свидетелей? — спросила Фиби, содрогнувшись. — Ужасно оставаться здесь одному!

— Но Клиффорд! — воскликнул художник. — Клиффорд и Гепзиба! Нам нужно подумать, что можно сделать для их пользы. Их бегство придает дурной смысл этому событию. Но как легко объясняется оно для тех, кто знал их! Ужаснувшись сходства смерти судьи со смертью одного из предков Пинчонов, которая имела для Клиффорда такие горестные последствия, они не придумали ничего другого, кроме как бежать с рокового места. Как они несчастны! Если бы Гепзиба закричала, если бы Клиффорд растворил дверь и объявил о смерти судьи Пинчона, все бы хорошо для них кончилось. Так они могли бы смыть черное пятно, лежащее, по мнению общества, на Клиффорде. Если разобрать и объяснить происшедшее надлежащим образом, тогда стало бы ясно, что судья Пинчон не мог умереть насильственной смертью. Так не раз умирали члены его семейства, причем именно люди его лет, особенно в напряжении или припадке гнева. Предсказание старого Моула было, может быть, основано на знании этой предрасположенности Пинчонов. Между смертью, случившейся вчера, и смертью дяди Клиффорда, описанной тридцать лет назад, очень много сходства. Правда, там были подведены некоторые обстоятельства, которые сделали почти несомненным тот факт, что старый Джеффри Пинчон умер насильственной смертью и от руки Клиффорда.

— Подведены, вы говорите? Кем же? — воскликнула Фиби.

— Да, подведены, человеком, который сидит в той комнате. Его собственная смерть во всем похожа на смерть его дяди — кажется, будто само Провидение покарало его за его злодейство и доказало невинность Клиффорда. Но бегство Клиффорда все разрушило. Может быть, они с Гепзибой прячутся где-нибудь поблизости. Если бы мы только отыскали их, пока не открыта смерть судьи, беду еще можно было бы поправить.

— Нам нельзя скрывать происшедшее, — сказала Фиби. — Клиффорд невинен. Сам Бог будет за него свидетельствовать. Отворим дверь и позовем соседей.

— Вы правы, Фиби, — кивнул Холгрейв. — Вы, несомненно, правы.

Но художник не торопился последовать ее совету. Напротив, настоящее положение доставляло ему какое-то дикое удовольствие: он срывал цветок странной красоты, растущий, как цветы Элис, на печальном месте под открытым ветром. Это положение отделяло его с Фиби от остального мира и связывало их между собой. Тайна, пока она оставалась тайной, держала их в таком удалении от остального мира, как будто они очутились одни на острове посреди океана. Лишь только все откроется, океан потечет между ними, и они очутятся на разделенных берегах. Между тем все будто соединилось для того, чтобы их сблизить: они были похожи на детей, которые рука об руку проходят по темному коридору, населенному привидениями.

— Зачем мы медлим? — спросила Фиби. — Этот секрет не дает мне дышать свободно. Отворим поскорее дверь!

— В нашей жизни не повторится уже подобной минуты! — воскликнул Холгрейв. — Фиби, неужели мы чувствуем один ужас и ничего более? Неужели вы не испытываете, как я, чего-то особенного, что делает этот момент незабываемым?

— Мне кажется грехом, — ответила девушка, дрожа, — думать о радости в такое время!

— Если бы вы знали, что было со мной до вашего приезда! — проговорил художник. — Я был один в этом мрачном, холодном доме. А присутствие этого мертвого человека набросило огромную тень на все видимое; он делал мир, доступный моему сознанию, сценой преступления и возмездия еще более ужасного, чем само преступление. Это чувство лишило меня моей юности. Я не надеялся уже вернуться к ней. Мир стал для меня странным, диким, злым, враждебным; моя прошедшая жизнь представлялась мне одинокой и бедственной, будущее казалось моей фантазии мглой, которой я должен был придать какие-то мрачные формы. Но, Фиби, вы перешагнули через порог, и надежда, сердечное тепло и радость вернулись ко мне вместе с вами. Мрачная минута сделалась вдруг лучезарной. Неужели я должен упустить ее, не произнеся ни слова?.. Я люблю вас!

— Как вы можете любить такую, как я, простую девушку? — спросила Фиби. — У вас так много мыслей, которые я напрасно старалась бы понять. И у меня также есть свои стремления, которые вы тоже едва ли поймете. А главное то, что у меня нет возможности сделать вас счастливым.

— Вы для меня единственная возможность счастья, — отвечал Холгрейв. — Я не поверю в него, если только вы мне его не дадите.

— И потом — я боюсь, — продолжала Фиби, откровенно высказывая сомнения, которые он поселял в ее душе. — Вы заставите меня выйти из моей колеи. Вы заставите меня следовать за вами по путям, еще не проложенным. Я не в состоянии этого сделать. Я упаду и погибну!