Валентин Рыбин - Разбег

— Черт возьми, — негодовал он. — У меня такое впечатление, что наши полевики, да и студенты, вовсе потеряли интерес к истории.

— Не мудрено, Александр Борисович, — согласился Иргизов. — Время с каждым днем становится все строже и строже. Общественная мысль нацелена в завтрашний день. Сборы, маневры, ПВХО… Порохом в воздухе пахнет. Я говорил вам о том, что и меня хотели взять на учения, да что-то передумали.

— Передумали оттого, что и в военкомате есть головы, которые понимают значение археологии в жизни общества. — Мар с гордой обидой приподнял подбородок. — А вот в Багире нет таких умных голов. Будь у меня власть, я бы растребушил их сельсовет вместе с председателем.

— Может быть, мне сходить в сельсовет, да поговорить с руководством? — предложил Иргизов. — Могут же сельские власти воздействовать хотя бы на учащихся.

— Подождем еще денек-другой, — не согласился Мар. — Я думаю, завтра надо всех скликать да провести собрание. А то только деньги любят получать, а как работать — в кусты.

Утром, как всегда, археологи встали до рассвета, приступили к раскопкам. Студенты все в сборе, а полевых рабочих что-то совсем не видно. Мар поднялся на оплывшую стену крепости, приложил руку к полям шляпы, заслоняясь от восходящего солнца. Обычно рабочие появлялись на дороге, идущей от Багира к городищам Нисы, до восхода солнца, но вот уже оно поднялось, а их все нет. Мар слез со стены, понервничав, затем снова поднялся — и опять никого.

— Слушай, Иван Алексеевич, — сказал он в сердцах, — кажется, ты вчера грозился сходить в сельсовет. Давай-ка, отправляйся к башлыку, да ругни его как следует. Никакой, понимаешь, помощи!

— Давно пора! — Иргизов только и ждал этих слов.

Спустившись с городища, он вышел на проселочную дорогу и подался к селению. Утро только начиналось — обычно в такую пору выходили на поля колхозники, — но что-то безлюдно было сегодня на виноградниках и капустных грядках. В чайхане на арыке, где всегда курился дымок и стоял пряный запах лепешек и шашлыка, тоже властвовала тишина.

— Эй, Реджеп-ага! — окликнул чайханщика Иргизов. — В чем дело? Где твой шашлык, где люди?

– Война, — с горькой усмешкой сказал чайханщик.

— Какая война? — не понял Иргизов.

— Война началась. Германия на нас напала, — пояснил Реджеп-ага. — В сельсовет иди — там все люди.

Иргизов, ошарашенный черной вестью, некоторое время стоял у арыка, качал головой и хмыкал. Нет, он не поверил сказанному — вероятно, старик что-то перепутал. Есть же договор с Германией, хлеб ей прямо с полей везем, жрать немцам нечего! Однако, надо заглянуть в сельсовет, решил Иргизов и зашагал по пыли, ощущая, как утопают в ней легкие брезентовые сапоги. Тоскливо-тревожно вдруг сделалось на душе Иргизова. Так тоскливо, что деснам стало щекотно.

У сельсовета, белого приземистого дома, огороженного низким штакетником, толпился народ. Взгляды всех были направлены на айван, где что-то происходило, но что именно — Иргизов сразу понять не мог. Пробившись поближе к айваму, увидел — за столом возле репродуктора руководство сельсовета. Репродуктор был старый, нещадно хрипел, но, прислушавшись, можно было понять — передавалось обращение Советского правительства с призывом дать отпор агрессору. Затем был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации с 23 июня военнообязанных 1905–1918 годов рождения и о введении военного положения в ряде западных областей страны. Как только прервалась речь диктора и заиграла в репродукторе музыка, толпы колхозников пришли в движение. Задвигались и заговорили все сразу. Многие из присутствующих были призывного возраста — завтра, согласно Указу, им необходимо быть в строю, но с чего начинать?

— Эй, товарищ Лачинов! — Кто-то крикнул со двора. — В военкомат самим ехать, или повезут?

— Товарищ Лачинов, расчет сегодня дадут или сначала уничтожим фашиста? — разнесся другой голос.

И посыпались вопросы со всех сторон. Председатель растерянно вздыхал, хмурился, снял зачем-то круглую шапку-кубанку, опять надел. Но вот увидел в толпе Иргизова и окликнул его.

— Иван Алексеевич, ты раньше воевал — скажи пару слов!

Иргизов пожал плечами, но видя, что Лачинов, действительно, растерян и не знает, что делать, поднялся на айван и твердо высказался:

— Составьте общий список подлежащих мобилизации. Добровольцев тоже запишите. Выдайте всем трудодни и в райвоенкомат — строем. Действуйте — время не терпит. Бить надо фашистских гадов — вот мое слово!