Хосе Васконселос - Моё дерево Апельсина-лима

— Приехали…

Мы были недалеко от рынка, и он остановился в условленном месте.

— До завтра, малыш.

Он знал, что я буду искать любой способ пройтись по месту, где мы остановились, чтобы выпить освежающего и получить свои фигурки. Я знал даже часы, когда он ничего не делал. И эта игра длилась уже больше месяца. Даже намного больше. Никогда не думал, что у него будет такое печальное лицо, когда я рассказал ему историю о Рождестве. У него глаза наполнились слезами, и он провел руками по моим волосам, обещая, что больше никогда я не останусь без подарка в этот день.

Дни проходили не торопясь и очень радостные. Даже дома начали отмечать изменения во мне. Я не совершал уже столько шалостей и жил в своем маленьком мире во дворе дома. Правда, черт иногда побеждал мои намерения. Но я уже не говорил столько плохих слов, как раньше и оставил соседей в покое.

По мере возможности, он устраивал поездки, и во время одной из них остановил машину и улыбнулся мне:

— Тебе нравиться кататься на «нашей» машине?

— Она и моя?

— Все что мое, то и твое. Как два больших друга.

Я чуть не сошел с ума. Эх, если бы я мог рассказать всем, что был хозяином половины автомобиля самого красивого в мире!

— Ты хочешь сказать, что теперь мы настоящие друзья?

— Да, мы есть. Могу я спросить у тебя одну вещь?

— Да, конечно, сеньор.

— Думаю, что теперь ты не хочешь расти, чтобы убить меня, не правда ли?

— Нет, никогда я этого не сделаю.

— Но, ты, же сказал это, нет?

— Я сказал это, когда разозлился. Я никогда никого не убью, даже, когда дома режут курицу, мне не нравиться на это смотреть. А потом я обнаружил, что вы не такой, как о вас говорили. Вы не антропофаг, и тому прочее.

Он почти подпрыгнул.

— Что ты сказал?

— Что вы не антропофаг.

— А ты знаешь, что это такое?

— Да, знаю. Мне объяснил это дядя Эдмундо. Он ученый. В городе есть человек, который пригласил его делать словарь. Единственное, чего он не смог мне до сих пор объяснить, это, что такое карборунд.

— Ты уходишь от вопроса. Я хочу, чтобы ты мне точно объяснил, кто такой антропофаг.

— Антропофагами были индейцы, которые ели мясо людей. В Истории Бразилии есть рисунок, где они снимают кожу с португальцев, чтобы съесть их. Также они ели воинов вражеских племен. Это то, же самое, что каннибал. Только каннибалы в Африке и им очень нравиться есть бородатых миссионеров.

Он весело расхохотался, так как ни один бразилец не смог бы сделать.

— У тебя золотая голова, малыш. Иногда ты меня пугаешь.

Затем он посмотрел на меня серьезно.

— Давай посмотрим, сколько тебе лет?

— По правде или неправде?

— Естественно, по правде. Я не хочу иметь друга лжеца.

— Ладно, это так: по правде мне пока еще пять лет. По неправде шесть. Потому что тогда бы я не смог поступить в школу.

— А почему тебя так рано отправили в школу?

— Представь себе, все хотели освободиться от меня на несколько часов. Вы знаете, что такое карборунд?

— Откуда ты это взял?

Я засунул руку в карман и поискал, между камешками для пращи, фигурками, нитью для волчка и шариками.

— Вот отсюда.

В руке у меня была медаль с головой индейца. Индеец из Северной Америки с головой обрамленной перьями. На другой стороне и было написано это слово.

Он посмотрел и еще раз посмотрел медаль.

— Представь, я тоже не знаю, что это означает. Где ты это нашел?

— Она была частью часов папы. Она была прикреплена к ремешку, для крепления часов к карману брюк. Папа сказал, что часы перейдут ко мне по наследству. Но ему нужны были деньги, и он продал часы. Такие красивые часы! Тогда он отдал мне остаток моего наследства, вот это. Ремешок я отрезал, так он от него шел невыносимый кислый запах.

Он снова погладил мои волосы.

— Ты очень сложный ребенок, но признаюсь тебе, что ты наполнил радостью старое сердце португальца. Хорошо, оставим это. Теперь, поехали?

— Здесь так красиво. Подожди, только немножко. Мне надо сказать тебе что-то важное.

— Тогда говори.

— Мы же друзья, дальше некуда, верно?

— Без сомнения.

— Даже автомобиль наполовину мой, нет?

— Однажды он будет весь твой.

— Дело в том…

Мне тяжело было сказать это.

— Да ты что, рассердился? Но ты, же не из тех…

— Ты не рассердишься?

— Обещаю тебе.

— В нашей дружбе есть две вещи, которые мне не нравятся.

Но это было не так легко, как я думал.

— Что именно?

— Во-первых, если мы такие большие друзья, то почему я должен обращаться к тебе на «вы» здесь, «вы» там.