Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— Почти, — ответила она.

— Потанцуем немножко? — спросил он, улыбнувшись.

— Что ж, пожалуйста, — ответила девушка сдавленным голосом и поднялась со своего места.

На бочонок тут же села Агнеш Шювегярто. Ности начал танцевать, но едва успел раз-другой покрутить Мари, как шельма Пали Губа лихо вскинул на ореховое дерево шляпу Йошки Колотноки, и она повисла там среди ветвей. Колотноки полез за своей шляпой; но уж коли он оказался там в вышине, то ему пришла в голову роскошная идея: бросить сверху в скрипку Рупи серебряный форинт — оркестр ведь играл как раз под деревьями. Но форинт угодил примашу [78] Примаш — первая скрипка в цыганском оркестре, обычно он же — его руководитель. в нос, да так, что тут же хлынула кровь. Увидев, как течет по куртке его собственная кровь (хотя цыгане и любят алый цвет), примаш уронил в ужасе скрипку и издал воистину смертельный вопль, который прозвучал еще страшнее, потому что и несчастная скрипка, упав на камень, треснула, в результате чего вступила в ранг страдивариусов. Ух, какая тут началась кутерьма! Рупи поднял крик из-за своей драгоценной скрипки, другие оркестранты, заметив катастрофу, постигшую их вождя, положили смычки поперек скрипок, а виолончелист побежал за водой, чтобы омыть лицо Рупи.

— Что случилось? — заволновались танцоры. — Почему вы не играете? Рупи все еще кричал, изрыгал проклятия по-цыгански, тогда осмелели и другие:

— Это не господа! — сказал флейтист и начал засовывать флейту в бархатный футляр.

— Фигу им под нос, а не музыку, — заявил цимбалист, — пускай они сперва заплатят за скрипку!

Распорядители подскочили к забастовщикам, стараясь образумить расстроенного Рупи, мол, так и так, Колотноки хотел только добра, он ведь бросил деньги, не что-нибудь, но кто ж виноват, что монета не туда упала, ведь у монеты нет разума (как это нет!). Но Рупи упрямился до тех пор, пока, наконец, после долгих уговоров, угроз, брани и мольбы, не успокоился, услышав торжественное обещание, что получит в компенсацию за скрипку десять форинтов, сумму не слишком большую, если учесть, что погиб один из последних страдивариусов.

Покуда шел торг, долгую паузу можно было использовать для той самой пустой болтовни, которая вовсе не достойна того чтобы ее записывали.

— Я даже не спросил еще, как вас зовут? — заговорил Ности.

— Угадайте.

— Юлишка?

— Нет.

— А как?

— Клара.

— Клара — красивое имя. Ну, а фамилия?

— Зачем вам это знать? — спросила Мари Тоот. — Не будьте так любопытны.

— Я подумал, что если мне захочется однажды написать вам письмо…

— Мне? — испуганно спросила девушка. — О, это невозможно.

— Почему же невозможно? Почта куда угодно доставит письмо. Мари, покраснев до ушей, некоторое время колебалась с ответом.

— Хозяйка ни за что не позволит мне переписываться.

— Странная, должно быть, женщина, — весело заметил Ности, — уж не игуменья ли она?

— Нет, нет, но все-таки…

— А вы не показывайте ей письмо!

Мари не ответила, а Ности доставляло удовольствие терзать ее этими вопросами, припирать к стенке.

— Ну, не мудрите, Кларика, и дайте мне ваш адрес, — повторил он мягко, и в голосе его звучала мольба, — скажите, не огорчайте меня, ведь даже подумать страшно, что я больше никогда вас не увижу. Но вам, конечно, все равно…

— Что поделаешь! — неуверенно и с превеликим смущением ответила Мари.

— Скажите ваш адрес, а в остальном положитесь на меня, — страстно прошептал охотник. Мари Тоот покачала прекрасной головкой и потупила задумчивые глаза.

— Я потому и не скажу, чтоб вы не могли мне написать… не хочу.

— Но вы не покажете своей хозяйке!

— Придется, — ответила она, запинаясь. — Я… вы должны узнать правду, но только не смейтесь надо мной… я ведь не умею читать.

— О, бедненькая, бедненькая моя!

По счастью, в этот миг заиграла музыка, все ноги пришли в движение, и языки могли отдохнуть. Мари облегченно вздохнула, а Ности, изображая безнадежно влюбленного, отвернулся от своей партнерши и упрямо потупил голову. И, будто горестные чувства охватили его с такой силой, что даже в ноги ударило, он с неистовством, лихо начал отплясывать чардаш. А там и господин Брозик пустился в пляс, да как раз с теткой Репаши (будто слон с коровой танцует). С обоих уже пот катил градом, огромный второй подбородок Брозика колыхался из стороны в сторону, а пухлое лицо тетки Репаши даже посинело от возбуждения.

— Может быть, хватит уже, — промолвила она, запыхавшись. — Ведь мы, соседушка, старики.