Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Какой необычайный успех! Час назад еще смеялись, глумились над ним, дескать, не знает даже, что такое ключ. Час назад его называли за это ослом, теперь все, что ни скажет — мудрость чистейшей воды, истина в последней инстанции. И ослом стал теперь министр. Впрочем, ему это проще снести, потому что он сильней, да и подальше отсюда.

Часы на башнях пробили полдень, и тотчас зазвонили колокола четырех церквей различных вероисповеданий.

— Ну вот, — весело воскликнул Коперецкий, — а как славно было бы сейчас пообедать! Но, говорят, из этого ничего не выйдет, не хотели вы быть моими гостями. Во всяком случае, вчера еще казалось, что обед не может состояться, вот его и исключили из программы. Поэтому я вместе с родней пообедаю сейчас у Раганьошей. Но для этого мне надо еще немцем переодеться. Вот что, вы оставайтесь здесь, угощайтесь поповской водкой, а я мигом оденусь. Все были возмущены, все ругали тех наглецов, кто повинен был в этой истории.

— А я не обижаюсь, — ответил Коперецкий, — вы дома еще лучше пообедаете, да и я лучше пообедаю у родичей, вот и дело с концом. А шампанское, что осталось, ужо выпьем через несколько недель, когда я привезу домой жену.

И это всем тоже понравилось, что жену он «домой» привезет. Как сердечно и просто сказано!

И Коперецкий скрылся во внутренних покоях, отдавшись в руки Бубеника, который ждал уже с крахмальной манишкой и фраком в руках — ведь все дамы семейства явятся в декольтированных туалетах, и тут без фрака не обойтись. Противовесом недостачи в чем-то одном всегда служит недостача в другом. Разница лишь в том, что у одного пола эта недостача обнаруживается в верхней части туалета, а у другого — в нижней. Ну, не чудачество ли это — считать признаком роскоши, когда от привычно сшитой одежды отхватывают какой-нибудь кусок!

— Ну, брачок слатки (милый братец), стяни-ка ты с меня эту шкуру. Видишь, старая жаба, как ты нужен мне здесь? Хоть с кем-то могу по-словацки поговорить, хоть немного язык походит «босиком» — да я за это и сто форинтов не пожалел бы! Такое разнообразие освежает, оно необходимо, поверь мне. Ведь ноге хорошо, когда после тесных сапог она попадает в свободные шлепанцы. Так был ты в зале собрания?

— Был. На хорах.

— Ну и что ты скажешь обо всем?

— Да никогда не поверил бы, ваше высокоблагородие.

— Стало быть, понимаем мы толк в делах? (Коперецкий гордо выпятил грудь и хитро улыбнулся.) Бубеник, а ведь наших словаков не так легко было бы обдурить. Как ты считаешь?

— А так, что давайте сюда и вторую ногу, а кроме того, когда много народу собирается вместе, они всегда глупее одного отдельно взятого человека, пускай он даже очень глуп.

— Гм! Тут ты, пожалуй, прав. Ты выслушал мою речь до конца?

— Да я уже и дома слушал ее, когда ваше высокоблагородие зубрили.

— Да, золотые запонки в сорочке?

— Уже всунул.

— Эх, Бубеник, если б те две драконши отдали ненароком и две последние жемчужины, вот было бы эффектно!

— Еще бы!

— А может, попроси я, они бы дали их — ну, хоть в этот единственный раз надеть?

— Не думаю, да и зачем?

— Чтоб поднять мой престиж. Бубеник равнодушно махнул рукой.

— Что с жемчугами, что с золотыми запонками, не в них дело. Я своим мужицким умом так соображаю: не пуговицы делают губернатора, а то, сам ли он их застегивает или другие за него.

— Что ты хочешь сказать этим, Бубеник? Подразнить меня вздумал?

— Ничего я не вздумал, просто хочу жилетку на вас надеть. Но вы будто малость похудели. Погодите-ка, давайте сзади пряжкой стяну.

— Вот как? Но что ты сказал давеча? Ах да, что ты уже и дома слышал мою речь?

— Только дома это была вовсе и не ваша речь, — осклабился Бубеник.

— Как так? — строго прикрикнул на него барон. — Что это. за дурацкое замечание, Бубеник?

— Эх! Да ведь вы, когда речь учили, на все корки ругая господина Малинку, зачем, дескать, такую длинную написал.

— Ах ты, иерихонский осел! Разве фрак не мой, хотя я, быть может, и ругаю портного, зачем таким длинным его сшил?

— Фрак? Ну да, фрак. Это верно, про фрак. (Аргумент Коперецкого чуточку смутил Бубеника.)

— Вот видишь, ничего ты не смыслишь в этом деле, только несешь невесть что. А ведь хорошо я ее произнес. Тут-то ты можешь ответить, это уж и твоему разумению доступно, вот что главное.

— Сказана была речь, безусловно, хорошо, всем понравилась, и дамы тоже нахваливали на хорах, вот только одно мне никак не лезет в башку.

— Что такое, старый плут?

— А то, как могла эта речь родить свою же мать.