Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Пока доктор натягивал на себя одежду, события и их причины постепенно прояснялись для него, и, уже полностью информированный, он прошаркал к карете в своих бурках.

— Заходите, заходите, барышня. Ничего, ничего, вы в хорошее место попали. Вы здесь у себя дома. Но где ж это видано! Чтоб ему пусто было, комитату проклятому! Неужто днем мост починить не могли? Сейчас я поддам жару. Не комитату, конечно, хотя и ему бы не помешало, а в комнату. Вы совсем измучены, не правда ли? Как же, как же! Этот Апафи всегда пьяницей был, и теперь от него одни неприятности. Ах, вот как?

Значит, генеральная репетиция живых картин была? Чтоб им пусто было, этим живым картинам! А что с госпожой Хомлоди? Судороги? Так ей и надо, живая, ровно ртуть, носится вечно, бегает, ну и простужается. Тут ступеньки, барышня. Пожалуйста, обопритесь на меня. Стой, вот мы и на месте. Господину исправнику оно знакомо. И он тут не раз ночевал.

Доктор отпер дверь и зажег свечу. Комната выглядела приветливой. На вешалке висели пиджаки старого Тоота. На письменном столе разложены были сочинения Иошики, Кеменя, Йокаи [135] Йошика Миклош (1794–1865) — первый значительный венгерский романист; Кемень Жигмонд (1814–1875) — известный венгерский писатель и публицист; Йокаи Мор (1825–1904) — выдающийся венгерский писатель, автор многочисленных романов, пользующихся и поныне большой популярностью. , там же лежал и домашний колпак, который три года назад Мари связала отцу на рождество, и вышивка на вешалке для полотенец у умывальника тоже ее работы; да, она и в самом деле здесь дома. В левом углу предлагала свои услуги белоснежная постель, у двери стояла приземистая железная печка, и даже спички были приготовлены.

— Нагнитесь, Бубеник, разожгите.

Огонь сразу охватил сухое дерево, оно начало потрескивать, искриться, потом жаловаться и ворчать. Языки пламени сначала — с шипеньем лизали дрова, растягиваясь, будто синие червяки, наконец, постепенно продвигаясь, осилили поленья и с треском, торжествующе гудя, забушевали в печке. Доктор тем временем поджег спирт под самоваром, согрел для Мари чай; комната повеселела, а Мари немного пришла в себя и даже заулыбалась. А когда Ности стал поторапливать доктора, говоря, что им пора, что tante Мали ждет не дождется их в Воглани, Мари сама начала подталкивать Пазмара к двери, уговаривая поскорее ехать, ведь она-то чувствует себя совсем хорошо.

Доктор вынул ключ с наружной стороны, вставил его в замок изнутри, предупредив, что поворачивать надо дважды.

— А коли вам что-нибудь понадобится, вот шнур от звонка, дерните его, и сестры милосердия, которые сидят внизу с больными, сразу к вам поднимутся. Я сейчас специально их предупрежу.

— Большое спасибо, но я ни в чем не нуждаюсь, кроме покоя.

— Так отдыхайте, милая барышня. Утром я сам отвезу вас к вашей матушке. Когда они уходили, Мари протянула руку и Ности.

— Вы не сердитесь на меня? — спросила она и тотчас же отвернулась.

— Что вы, — просто ответил Фери, и они ушли. До Мари донесся звук их шагов из коридора первою этажа:

тип-топ, тип-топ — ритмично вышагивал Фери; шварк-шварк, шварк-шварк — шаркали бурки доктора; бух-бух — грохотали огромные ноги Бубеника. Она услышала, как тронулась в путь карета.

Мари сразу стала раздеваться; присев на край постели, развязала верхнюю юбку и переступила ее, расстегнула голубиного цвета жилетку и тогда вспомнила, что ночной кофточки у нее нет. Машинально она расстегнула крючки корсета, и панцирь слетел с нее, словно оболочка с бутона мака. Есть ли на свете зрелище обворожительнее? Она сбросила по очереди башмачки. «Стук!» — ударился один, «стук!» — ударился второй, словно перекликаясь с отзвучавшими недавно шагами.

Шаги отзвучали, и, быть может, она никогда их больше не услышит. Сердце ее сжалось, со слезами она бросилась на кровать и плакала, пока не уснула.

Свеча осталась гореть на столе, из фитиля выросла маленькая алая роза, вокруг нее вилась, кружилась в безумном танце ночная бабочка, а где-то в стене подыгрывал ей на своей скрипке сверчок.

Доктор всю дорогу дремал, в Воглани, во дворе Фери разбудил его, проводил в покои tante Мали и препоручил горничной, а сам так же, как пришел, выбрался назад во двор, где его уже поджидала собственная упряжка. Они уселись вместе с Бубеником и, только их и видели, погнали в Мезерне.

— В башенной комнате светло, — предупредил Бубеник своего временного хозяина, когда они добрались до «Святого Себастьяна».