Пэрл Бак - Сыновья

Ван Тигр загорался гневом, слыша о таком беззаконии, и гневался больше всего потому, что сам лишался из-за этого доходов, которые были нужны ему дозарезу, чтобы освободиться от Вана Купца, и гнев его доходил до того, что он жаждал убить кого-нибудь. Тогда он поднял все свое войско и приказал начальникам рассыпаться с солдатами по всей области, и за каждую голову бандита, которую они ему принесут, он велел давать ими по серебряной монете.

Однако, когда солдаты его бросились в погоню за бандитами, прельстившись наградой, они никого не нашли. Правду говоря, многие из этих бандитов были простые крестьяне и грабили только в такое время, когда их не преследовали. Но если они видели, что против них выслали солдат, они усердно копали и мотыжили свои поля и плакались солдатам, что пострадали от такой-то и такой-то банды, и рассказывали обо всех бандах, кроме своей, а про свою не заикались и словом, а если ее упоминал кто-нибудь другой, они бессмысленно глядели по сторонам и говорили, что знать не знают такой банды и даже не слышали о ней никогда. Но многие из солдат Вана Тигра были жадны и ради обещанной им награды убивали каждого, кто подвертывался им под руку, и, принося голову убитого, говорили, что это голова бандита, и так как никто не мог доказать обратного, они получали награду. Много было убито невинных, но никто не смел жаловаться, потому что все знали, что Ван Тигр послал солдат на правое и законное дело, а жалоба могла рассердить солдат и навести их на мысль, что у жалобщика тоже есть голова.

Но в середине лета, когда гаолян стал очень высок, гораздо выше человеческого роста, грабежи охватили всю округу, словно пламя пожара, и Ван Тигр до того разгневался, что сам поднялся на бандитов, хотя не бывал в походах уже много лет. Ему донесли, что в одной маленькой деревне есть шайка, и лазутчики выследили ее и донесли, что днем деревенские жители крестьянствовали, а по ночам разбойничали. Земли этих крестьян лежали в низине, да и вся деревня стояла в глубокой долине, и потому они посеяли позже других, и им до сих пор нечего было есть, — тем из них, которые за ту зиму не умерли с голода.

И вот, когда Ван Тигр узнал, какие дурные это люди и как они по ночам ходят в чужие деревни и грабят съестное и убивают тех, кто им противится, в нем поднялся гнев, и он выступил со своими людьми против этой деревни и приказал солдатам окружить ее, отрезав все пути к бегству. Потом он налетел на крестьян с остальным отрядом, и они захватили всех до единого, а всего было сто семьдесят три человека, старых и молодых. Когда их поймали и связали веревками, Ван Тигр велел согнать их на большой ток перед домом деревенского старшины и, сидя на коне, гневным взглядом окинул злополучных бандитов. Некоторые из них плакали и дрожали, другие побелели, как глина, но были и такие, что стояли угрюмо и бесстрашно, давно отчаявшись во всем. Только старики оставались спокойными, готовые ко всему, так как они были стары, и каждый из них уже давно ждал смерти.

Но Ван Тигр, видя, что все они в его руках, почувствовал, что жажда убийства и гнев стихают в нем… Ему уже не так легко было убивать, как бывало; нет, душой он стал слабей с тех пор, как убил шестерых и видел взгляд своего сына. И чтобы скрыть свою слабость, он сжал губы, нахмурил брови и заревел:

— Все вы достойны смерти, все до единого! Разве вы не успели узнать за эти годы, что я не терплю бандитов в своих землях? Но я милосерден, я помню, что у вас есть старики-родители и малые дети, и на этот раз я вас не убью! Нет, смерть я приберегу на тот случай, если вы осмелитесь еще раз ослушаться меня и станете снова грабить.

И подозвав ближе своих солдат, которые цепью окружили толпу крестьян, он сказал им:

— Достаньте ваши острые ножи из-за пояса и отрубите им уши, — пускай помнят, что я сказал сегодня!

Тогда солдаты Вана Тигра выступили вперед и, наточив ножи о подошвы, отрубили уши бандитам, бросая их на землю перед Ваном Тигром. А Ван Тигр взглянул на бандитов и, увидев, что у каждого из них с обеих сторон струились по щекам ручьи крови, сказал:

— Пусть эти уши будут вам предостережением!

И повернув коня, он ускакал прочь. Сердце упрекало его: может быть, ему следовало перебить бандитов, разделаться с ними до конца и очистить от них всю область, — такая расправа предостерегла бы других, и сердце упрекало его в том, что он, может быть, стал слаб и жалостлив с годами. Но он утешал себя, говоря:

— Эта ради сына я пощадил их жизнь, и когда-нибудь я расскажу ему, что ради него оставил в живых сто семьдесят три человека: это должно ему понравиться.