Пэрл Бак - Сыновья

Сын его вздохнул и, отступив немного назад, как делал обычно, если Ван Тигр начинал кричать, сказал тихо и очень сдержанно:

— Тогда я поеду в военную школу.

Но было в этой сдержанности что-то такое, что рассердило Вана Тигра, и он глядел на сына, дергая бороду, — ему хотелось, чтоб сын высказался откровенно, но он боялся, что рассердится, узнав его мысли, и потому крикнул:

— Собирайся в дорогу, завтра ты уедешь!

Мальчик отдал ему честь, как учил его воспитатель, повернулся на каблуках и ушел, не сказав больше ни слова.

Ночью же, оставшись один в своей комнате, Ван Тигр начал думать о том, что сын его уезжает далеко, и его охватил страх: как знать, что может случиться с ним в тех краях, где люди так коварны и лживы, и он крикнул телохранителю, чтобы к нему позвали человека с заячьей губой. Когда он вошел, Ван Тигр обернулся и пристально посмотрел на это безобразное и преданное лицо и сказал почти умоляюще, а не как хозяин слуге:

— Мой сын, мой единственный сын уезжает завтра на юг, в военную школу, и хотя воспитатель едет с ним, как могу я знать, что на сердце у человека, который столько лет провел в чужих краях? Глаза его скрыты очками, а рот — усами, и мне кажется, что я совсем его не знаю, когда подумаю, что должен доверить ему сына. Ты должен поехать с ним, потому что тебя я знаю, — я никого не знаю так хорошо, как тебя; ты был при мне, когда я был беден и одинок, и теперь, когда я стал богат и силен, ты все тот же. Сын мне всего дороже, и ты должен сберечь его для меня.

И удивительное дело, когда Ван Тигр кончил, человек с заячьей губой заговорил решительно и так горячо, что слова вырывались у него со свистом:

— Генерал, в этом одном я тебя ослушаюсь, потому что хочу остаться при тебе. Если молодому генералу нужно ехать, я выберу пятьдесят самых надежных людей, уже немолодых, и научу их тому, что они должны при нем делать, но сам я останусь при тебе. Ты сам знаешь, как это нужно, чтобы при тебе находился верный человек, — ведь в таком большом войске, как твое, всегда есть недовольство и раздражение: один сердится, другой говорит, что есть генералы и получше тебя, а кроме того сейчас ходят нехорошие слухи, что какая-то новая небывалая война готовится на Юге.

Ван Тигр отвечал ему упрямо:

— Ты слишком высоко себя ценишь! У меня есть еще и Мясник.

Человек с заячьей губой взглянул на Вана Тигра, лицо его исказилось от волнения, и он сказал презрительно:

— Этот… этот дурак! Да, он хорош, когда ловит мух палочками, и если я ему скажу, кого ударить и когда ударить, он, пожалуй, сумеет двинуть своим кулачищем, но у него не хватит ума заметить что-нибудь, если ему не скажут, куда смотреть!

Он все не сдавался, и Ван Тигр просил его и приказывал ему, и терпел его строптивость, хотя не потерпел бы отказа ни от кого другого, но человек с заячьей губой упрямо повторял:

— Что ж, тогда я упаду на свой меч и заколюсь! Вот мой меч, и вот мое горло!

В конце концов Ван Тигр должен был ему уступить: ничего больше не оставалось делать. И когда Заячья Губа заметил, что Ван Тигр сдается, то сразу развеселился, хотя за минуту перед этим был грустен и говорил о смерти. В ту же ночь он побежал выбирать пятьдесят человек, шопотом разбудил их, а когда они собрались во дворе, полусонные, зевая и дрожа от холодного весеннего воздуха, крепко бранил их и кричал, брызжа слюной сквозь раздвоенную губу:

— Вы будете виноваты, если хотя бы зуб заболит у молодого генерала, — вы, которым лучше было бы умереть! Ваше дело итти за ним, куда бы он ни шел, стоять вокруг и стеречь его! Ночью вы должны лежать возле его постели, а днем не доверять никому и никого не слушать, даже его самого. Если он заупрямится и не захочет итти с вами и скажет, что вы ему мешаете, то вы должны отвечать: «Мы служим старому генералу, твоему отцу, — платит нам он, и слушаться мы будем только его». Да, вы должны оберегать его даже от него самого.

И он выбранил их как следует, самой сильной бранью, чтобы они напугались хорошенько и поняли, как важны их обязанности, а потом закончил:

— Но если вы исполните свой долг, то получите щедрую награду, так как нет сердца великодушней, чем у нашего старого генерала, и я сам замолвлю за вас словечко.

И они дружным ревом выразили ему свое согласие, так как знали, что этот человек стоит ближе всех к генералу, если не считать родного сына, и, сказать правду, были довольны, что поедут в новые места и посмотрят на все, чего им не доводилось видеть раньше.