Александр Ванярх - Иван

Спустя полгода, в конце августа, когда Иван, уже почти два месяца пробывший с отцом в тайге, собирался уходить, Егору стало хуже. В последний раз взвилась в безоблачное голубое небо Белогрудка, взывая о помощи, а вернулась она в тот же день к вечеру только с одним словом «Выезжаю».

Иногда Егор терял сознание, бредил: видно, военные будни всплывали в его сознании и он кричал, ругался, чего-то требовал, но все чаще и чаще он произносил имя «Рита», просил ее о чем-то. И в очередной раз, когда он пришел в сознание, Иван спросил, кто она, эта Рита.

Егор долго колебался, но потом велел принести все ту, же деревянную шкатулку. Иван знал, что там лежит карта-схема, которую Егор показывал им с Виктором зимой. Но отец открыл шкатулку, потом, повернувшись на правый бок, поискал рукой под шкурами, в изголовье, и вытащил оттуда большой старый конверт.

Егор долго держал его в руках, потом, закрывая глаза, положил на грудь и лежал так, тихий и безжизненный. Иван уже начал думать, что он забыл о конверте, но, наконец, Егор, открыв глаза и глядя в потолок, еле слышно сказал:

— Не хотел я тебе давать еще и это поручение, но видно, надо. Тут в пакете документы моих родителей, твоих бабушки и дедушки, они были важны для меня и еще для одного человека, она и есть Рита, там все написано. Если не найдешь или ее нет в живых, принимай решение сам, но до того конверта не вскрывай, — и он положил пакет в шкатулку, закрыл ее и сказал: — Все равно практически Виктор и Настя были твои отец и мать, пусть они ими и останутся.

Через трое суток приехал на лошади Виктор, но он так и не смог поговорить со своим фронтовым другом — Егор больше в сознание не приходил. Его крепкое сердце еще около месяца все стучало и стучало, пока, наконец, не остановилось вовсе. Но душа еще долго не покидала его тело, и лежал он как живой еще несколько часов, но потом окаменели ноги, руки, Егор как-то вытянулся, лицо стало мертвецки бледно-желтым, и только через три дня его душа как-то нерешительно, словно понимая, что слишком рано покидает это, сравнительно молодое тело, вылетела из заброшенной в тайге избушки, и все быстрее и быстрее понеслась сначала вместе с землей, а потом, решительно обогнав ее, с беспредельной скоростью вонзилась в черное космическое пространство, туда, откуда и прилетела сорок шесть лет тому назад, вселившись в маленькое только, что родившееся существо, нареченное родителями Егором. Так закончился жизненный путь еще одной живой былинки на земле, еще одного живого создания, именуемого человеком, и его душа понеслась со скоростью света туда, откуда через несколько часов, а может быть, и лет, вернется по приказу Всевышнего и вселится в новое живое существо, может, в образе человеческом, а может, и в каком-то другом, но, так или иначе, этому новому существу станут сниться такие сны, которые будут всегда удивлять его своей таинственностью, так как они из другой, ранее прожитой душой жизни. А память об умершем останется в душах других людей или в его творениях, пока живы будут те или другие.

И только месяц спустя, уже поздней осенью, Иван выехал в Ростовскую область.

Глава третья

В дверном проеме Василий Лукич увидел коренастую фигуру в плаще с капюшоном и с рюкзаком за спиной, вода ручьями стекала с его одежды. Старик пропустил молодого человека в конюшню:

— Проходи, проходи. Видишь, как погода разыгралась, иди сразу в комнату, там дверь открыта, — не поворачиваясь, говорил Василий Лукич, закрывая двойную дверь, — посмотрим, что за внук объявился.

Но Иван снял тут, же рюкзак, вытер сапоги о бурьян и только потом шагнул через порог. Дед вошел следом.

— Вот сюда можешь плащ повесить… Так, говоришь, Иваном зовут? А шапку давай я на печь пристрою, ишь как промокла, ать давно дождь тебя лупил? А ну-ка повернись, я посмотрю на тебя, говоришь, внук мой?

Иван повернулся, и глаза их встретились. И по тому, как обмяк старик, как задрожали и искривились его губы, как он еще больше ссутулился, Иван понял, что попал-таки к своему родному деду.

А дед плакал, всхлипывая, как ребенок, и, уже сев на табуретку, глядя на стоящего посреди комнаты почти насквозь промокшего Ивана, шептал: «Варя, Варенька, доченька моя голубоглазенькая, солнышко ненаглядное, вот и дождался я, а старуха-то, старуха-то так и не дотянула всего трех годков-то», — он блестевшими от слез глазами все смотрел и смотрел на Ивана и больше ничего не мог сказать. Да, перед ним стояла Варвара — с ее большими голубыми глазами, ровным носом, ее подбородком. И только курчавые и черные волосы да брови были Егора.