Василий Шульгин - Три столицы

Подсудимый: Это излишне, ибо грозный Иегова столько раз громил вас за вашу злобу и пороки, что очередной гнев Господа придет само собой в свое время…

Председатель: Я не допускаю здесь никаких угроз! Продолжайте вашу речь в несколько ином тоне.

Подсудимый: Я постараюсь касаться этого вопроса как можно мягче, имея в виду как указание председателя, так и персональный состав присутствующих. Но я не могу не указать, что состояние, при котором одна национальность (в данном случае — еврейская) находится в положении «первенствующего сословия», не может не порождать национальной борьбы. Она непременно произойдет. В этой борьбе, если бы я остался жив, я непременно принял бы участие, и, конечно — против вас, а не за вас. Но за это вы меня не расстреляете, ибо отлично знаете, что в случае победы я буду мягче к вам, чем многие другие… Я говорю о тех, для кого еще существует сладость мести. Для меня же месть с некоторого времени представляется Преступным самоуслаждением, таким же, как водка, кокаин или иные наркотики. Пьяница, наливая себя, не думает о том, что этим он обрекает на муку свое потомство, которое долгие годы будет чахнуть и клясть свою жалкую жизнь. Так и упивающийся местью не думает о том, что это упивательство падет на голову его детей. «Кровь Его на нас и на детях наших», — кричали некогда безумцы и не подозревали, что на много веков предсказали свою судьбу…

Председатель: Я уже несколько раз предлагал вам говорить ближе к делу.

Подсудимый: Я стараюсь всеми силами, ибо очень ценю, что вы даете мне высказываться с большой свободой. Но свойства самого предмета таковы, что он по необходимости втягивает в себя соображения из всех областей человеческого духа. Ведь дело идет о борьбе двух миров, двух миросозерцаний… Чтобы это показать, необходимо предварительно очистить всю шелуху, которая скрывает самое существо дела. К такой шелухе я отношу даже еврейский вопрос, который, несмотря на колоссальную относительную важность его для судеб человечества, все же делается маленьким перед вопросами еще большего и несравненного значения. И, чтобы это показать достаточно ясно, я принужден заявить вещь, которая покажется многим странной. В этом основном нашем споре я защищал, защищаю и буду защищать до последнего издыхания именно двух евреев: Моисея и Иисуса Христа — против Карла Маркса…

Председатель: К существу дела…

Подсудимый: Здесь мы и добрались до самого существа дела! Два еврея, из которых один по учению нашей церкви был величайший пророк, а другой Сын Божий, создали вместе одиннадцать заповеде й… То, что провозглашение этих величайших доктрин досталось на долю народа, тысячелетия ненавидимого другими народами, есть явление, полное глубочайшего и таинственнейшего значения… Но останавливаться на нем я не хочу, ибо стою перед лицом смерти, за порогом которой я узнаю многое, чего не понимаю сейчас. При жизни я полагаю необходимым высказать, что в этих одиннадцати аксиомах, из которых последняя — «любите друг друга», заключены основные положения человеческого общежития. Кто захочет отступить от них, тот готовит миру величайшие бедствия. А это именно, следуя учению Карла Маркса, вы сделали. Ибо то, что вы называете «социализмом» и «коммунизмом», есть на самом деле только восстание против Моисея и Христа. Ваше учение чисто негативное, оно не содержит в себе никаких положитель ных доктрин. Все его содержание исчерпывающе вмещается в знаменитом лозунге «Отречемся от старого мира». Да старый мир, даже в тех случаях, когда по внешности он отрицает всякую религию, все же исповедует одиннадцать заповедей, ибо на них стоит право, не только «Божеское», но и так называемое «человеческое». Вся юриспруденция, все законодательства, все права и всякое право — гражданское, уголовное, государственное… Одиннадцать заповедей исповедывали язычники-римляне, создавшие «римское право», их держится на наших глазах «атеистическая» французская да и всякая иная республика… Из них, из одиннадцати заповедей, проистекает всяческая мораль, всякая нравственность… На них покоилась рыцарская честь, с течением веков видоизменившаяся в буржуазную «честность». Ту честность, без которой, между прочим, невозможен кредит, тот кредит, отсутствием коего вы так страждете. Они, одиннадцать заповедей, лежат в основе всей человеческой истории. И если люди от полузвериного состояния пещерного периода дошли до той высоты развития, на которой их застало начало XX века, то это исключительно потому, что, постоянно отступаясь, «впадая в грех», но и постоянно «раскаиваясь», мир все же в общем держался одиннадцати заповедей… Он никогда не поднимал открытого бунта против этих основ… Последний раз это сделал черт, за что он, по выражению Виктора Гюго, «сорок тысяч веков летел в преисйоднюю»…