Эрвин Штриттматтер - Чудодей

— Ты что там чавкаешь? Жрешь? Только посмей у меня стянуть с листа хороший товар!

Станислаус с перепугу выплюнул недожеванный кусок в железную печурку в углу пекарни и больше не отваживался откусить от своей плюшки. Вечером из-за нагрудника вывалились раздавленные ее остатки. Фриц, его соученик, видел, как посыпались крошки.

— У тебя что-то выпало из-за пазухи, надо надеяться, не сердце? А то одни крошки остались!

С ватрушками и пирогами со сливами пока ничего не получалось. На каждом нормальном противне столько пирогов! А ведь они, наверное, сосчитаны! И они таки были наперечет, черт бы их побрал! Какое-то время Фриц Латте веселился, видя пристрастие своего товарища к пирогам.

— Я тебе помогу найти подход к пирогам. А ты за это начистишь мои выходные башмаки, чтоб блестели, как обезьянья задница.

А почему бы Станислаусу и не почистить башмаки Фрицу Латте? По воскресеньям он от скуки грыз ногти вместе с засевшим под ними тестом. Ведь в темном дворе пекарни не было ни лисьей норы, ни речушки, где можно половить раков. На краю мощеного двора разместился маленький огородик булочницы. Там едва хватало места для семи кочанов салата, восьми стеблей кольраби и пяти настурций. Станислаус от горя даже плюнул на этот огород.

— Что это ты плюешься на моем огороде, деревенщина? — прокаркала булочница. Крылья ее крючковатого носа дрожали. — Лучше полей его и ступай к себе, негодник.

Фриц валялся на кровати и копил силы к вечеру. Он был уже на третьем году обучения, каждый вечер уходил гулять и рассказывал истории о девушках, которых он соблазнял пачками.

— Это была Анни. Ее я оставил полудевой.

— Почему ж ты ее оставил? — допытывался Станислаус.

— Я катался с ней на карусели. И увидал, как она смеется. У нее такие зубы — просто страх берет. Не зубы, а зубья. Такая, если ее поцелуешь, враз тебе губы откусит.

— Сколько девушек ты целовал, Фриц?

— Думаешь, я такие глупости записываю? Так, на глазок если прикинуть, примерно, восемьдесят семь. Могу отдать тебе Анни, если побреешь мне затылок.

Нет, Станислаус не хотел девушку. Его больше привлекали пироги со сливами и ватрушки. За чистку башмаков Фриц Латте показал ему, как можно очень быстро попортить пироги, когда хозяин отойдет в сторонку, чтобы выкурить утреннюю сигару.

— Раз-два! И пироги уже не годятся в продажу! — Фриц кочергой задел кипящий творог в ватрушках и отскочил от печи. — Теперь ты сможешь до отвала нажраться ватрушками!

С пирогами теперь был полный порядок. Станислаус наслаждался, но спустя несколько недель он ощутил неполноту счастья. По словам учителя Гербера на уроках Закона Божьего люди, которые на земле ведут себя прилично, в вечной жизни изо дня в день угощаются изысканными пирогами. Надо надеяться, ватрушками на небе не кормят!

Не прошло и полугода, а Станислаус уже знал и умел все, что положено знать и уметь ученику пекаря. Но чего ему хотелось? Он учился только первый год и в некотором роде был на побегушках у хозяина и хозяйки, у Фрица Латте, и если он не противился, то и у Софи, прислуги. Софи была полненькая и круглая, очень круглая. Подпорченные булочки, которые отправлялись в кухню, явно шли ей впрок. Если смотреть сзади, она напоминала хозяйку, вот только из-под платья у нее иногда печально выглядывала нижняя юбка.

— Подними-ка свой флаг, прежде чем выйдешь на люди в лавку! — говаривал хозяин, хлопнув ее пустым противнем по наиболее выпуклой части тела.

Ученики и прислуга ужинали на кухне, хозяева — в комнате. Фриц грозил в сторону комнаты кулаком.

— Он там пиво хлещет, семгу жрет! А нашему брату во всем отказывает!

В кухне ели дешевую ливерную колбасу, запивая ячменным кофе. Фриц воротил нос, а Станислаус уплетал за обе щеки. Ему все было хорошо. Когда он вспоминал тонко намазанный маргарином хлеб, который ел дома, эта кухня казалась ему преддверием рая.

Фриц съедал не все, что подавалось ученикам. С чего бы это, взрослый парень, на третьем году обучения? А он получал чаевые, когда усердно помогал женщинам снимать с листа домашние пироги, которые те приносили печь в пекарню. При этом с его наглого языка срывались вполне вежливые слова:

— Отнести пирог на вашу тележку, госпожа Паттина?

— Вы слишком любезны, господин Фриц.

— Как поживает ваша уважаемая дочка, все еще страдает малокровием?

— Спасибо, господин Фриц, ей, слава богу, лучше. — Фрау Паттина совала Фрицу в карман брюк тридцать пфеннигов.