Роберт Грейвс - Крик

Он сам не знал, как добрался до дому, тихонько отворил дверь черного хода и всполз на четвереньках по лестнице. И тогда только вынул воск из ушей.

Рейчел сидела на постели бледная и вся дрожала.

— Слава Богу, вернулся, — сказала она. — Мне снился жуткий сон, я такого в жизни не видела. Ужас. Я спала глубоко-глубоко, так же, как, помнишь, я тебе рассказывала. Я была камнем, и я чувствовала, что ты рядом. Это был ты, именно ты, хоть я была камнем, и ты был в диком страхе, а я не могла помочь, и ты чего-то ждал, но этот ужас не случился с тобой, зато случился со мной. Не могу тебе описать, что это было такое, но все нервы у меня были натянуты и криком кричали от боли, и меня будто рассек какой-то яркий злой луч и вывернул наизнанку. Проснулась — а сердце колотится, прямо вот-вот задохнусь. Как думаешь — может, это был сердечный припадок? А где же мистер Чарльз?

Ричард сел на постель и взял ее за руку.

— Мне тоже несладко пришлось, — сказал он. — Я пошел с Чарльзом на море, он пошел вперед и забрался на самую высокую дюну, и тут мне стало плохо и я упал, а когда очнулся, вижу — кругом камни, камни, а я от страха весь в холодном поту. И я поскорей пошел домой, один. Это было примерно полчаса на зад, — сказал он.

Больше он ей ничего не сказал. Только спросил — можно ему еще полежать, а завтрак пусть она сама приготовит? Чего-чего, а этого она за все годы их брака ни разу не делала.

— Я, может, еще хуже себя чувствую, — сказала она. Так уж у них повелось: если Рейчел чувствует себя плохо, значит, Ричард должен чувствовать себя хорошо.

— Нет, не хуже, — сказал он и снова упал в обморок.

Она в сердцах затолкала его в постель, оделась и медленно побрела вниз по лестнице. Запах кофе и ветчины летел ей навстречу. Чарльз у плиты сооружал завтрак для двоих на подносе. Она ужасно обрадовалась, что не надо готовить завтрак, и назвала его душкой, а он поцеловал ей руку и крепко при этом пожал. Завтрак он приготовил в точности по ее вкусу: кофе крепкий-крепкий, и яичница зажарена с обеих сторон.

Рейчел влюбилась в Чарльза. Она часто влюблялась в мужчин до того, как вышла замуж, и после, но обычно, когда это случалось, она все рассказывала Ричарду, как и он согласился сообщать ей об аналогичных случаях. Таким образом для угара страсти открывалась отдушина, и ревности не было никакой, потому что Рейчел всегда говорила (и Ричарду предоставлялось право говорить): «Да, я не отрицаю, лукавый попутал, но люблю я только тебя».

Так до сих пор все и обстояло. Но сейчас было иное. Рейчел сама не знала, в чем тут дело, но она не смогла признаться, что влюбилась в Чарльза. Потому что она разлюбила Ричарда. Ее злило, что он валяется в постели, она говорила, что он симулянт и лентяй. А потому часов в двенадцать он поднимался и со стонами бродил по спальне, пока Рейчел снова его не загоняла в постель, если уж так необходимо стонать.

Чарльз помогал ей по дому, стряпал завтрак, обед и ужин, но не поднимался проведать Ричарда, раз его не зовут. Рейчел было стыдно за мужа, она извинялась перед Чарльзом, что тот так невежливо тогда его бросил. Но Чарльз мило возражал, что он ничуть не обижен. Ему и самому в то утро было не по себе. Что-то было зловещее в воздухе, когда они подходили к дюнам. Она сказала, что тоже чувствовала нечто подобное.

Потом уж она обнаружила, что в Лэмптоне только и разговору про то жуткое утро. Доктор все приписывал воздушной волне, но деревенские говорили, что это близко прошел сам дьявол. Он приходил по черную душу Соломона Джоунза, лесника, которого тогда же и нашли мертвым в его сторожке за дюнами.

Когда Ричард был уже в состоянии спуститься вниз и немного пройтись, Рейчел его отправила к холодному сапожнику за новой пряжкой для своей туфли. Она пошла проводить его до калитки. Тропинка взбегала на крутой взгорок. Ричард выглядел ужасно и постанывал на ходу, и Рейчел, со злости и шутки ради, толкнула его на этот взгорок, и он распластался среди ржавых железяк и крапивы. А она, громко хохоча, побежала к дому.

Ричард вздохнул, собираясь отдать должное остроумию Рейчел, но рядом ее не оказалось, и он кое-как поднялся, нашарил в крапиве туфли и потом медленно побрел по взгорку, за калитку и в проулок, под отвычный солнечный жар.

У сапожника он просто рухнул на стул. Сапожник был рад поболтать.

— Что-то вы неважно выглядите, — сказал сапожник.

Ричард сказал:

— Да, меня в пятницу утром жутко тряхануло. Вот только-только начал оправляться.