Габриэль Витткоп - Белые раджи

Пока гости рани танцевали румбу, джунгли роптали. Люди договаривались между собой и сплачивались вокруг вождя, который появлялся в прибрежных энтебайских деревнях, призывая к мятежу. Его звали Асун, он пользовался определенным авторитетом и, по древнему обычаю отрабатывая угрозы, оттачивая оскорбления и бурно жестикулируя, сумел создать себе воинственный образ. Местное предание приписывало ему магические способности - довольно сомнительная гипотеза, если сравнить его, скажем, с Рентапом. Вероятно, в отличие от последнего, Асун никогда не был абсолютным владыкой, а оставался лишь горластым вожаком, способным повести за собой людей. Очаги восстания вспыхнули лишь в довольно ограниченном числе ламинов , а множество других придерживались выжидательной политики и лавировали, дабы избежать мщения Асуна.

Когда Асуна вызвал к себе районный чиновник по особым поручениям, главарь велел сказать, что будет вести переговоры только с Белым раджей. Вайнеру пришлось пожертвовать поездкой в Лондон и отправиться в Энтебаи. Он злился на Асуна и на самого себя.

Встреча состоялась в грязной деревушке Нанга-Мунус, где в лужах барахтались утки и свиньи. Пока раджа, Бертран и несколько офицеров ждали в доме местного вождя, Асун передал, что ему нездоровится. Наконец с наступлением темноты он согласился прийти в сопровождении небольшой свиты. Вайнер с любопытством смотрел на этого человека среднего роста, с неприметным лицом.

— Необъяснимый успех... Как у Греты Гарбо...

Тем временем Асун уселся в тени колонны и, не дожидаясь, пока ему дадут слово, угрожающим тоном обратился к собранию. Больные, разумеется, не говорят столь зычным голосом, а когда от них требуют подчинения, не ответствуют таким потоком брани чиновнику по особым поручениям. Вайнер позволил вождю высказаться, а затем, в свою очередь взяв слово, доказал мятежнику, что тот проиграл всухую, полностью дискредитировав себя в глазах приспешников. Раджа говорил громко и спокойно, не спеша и не горячась. Асун тревожно засуетился, послышался шорох соломы, шелест ткани и жаркие вздохи. Вайнер сделал паузу, давая вождю время для ответа, но тот молчал, тихонько пофыркивая. Тогда Вайнер продолжил: до тех пор, пока правительство не вынесет решения по его делу, Асун может оставаться на свободе, но лучше ему явиться в Сибу с повинной.

В ожидании ответа белый раджа и его офицеры всю ночь пили чай с таким видом, будто Асуна здесь нет. Вождь молчал. На рассвете он встал, вышел из ламина и исчез в лесном тумане. Никто из сообщников за ним не последовал: по слухам, сконфуженные и смущенные, они ушли позже.

Однако ситуация так и не разрешилась: Асун и его люди по-прежнему вели себя, словно опустошающие все на своем пути завоеватели, но затем большинство из них были взяты в плен. Однажды Асун то ли сдался, то ли был пойман при невыясненных обстоятельствах. После суда его сначала выслали в Лунду, где он прожил в относительной свободе целый год, а затем ему разрешили поселиться на левом берегу Кучинга. То был простой и логичный способ контроля за его действиями, так как в лагере у подножия форта Маргарита под жестким надзором уже проживала небольшая колония бывших мятежников.

Сэр Вайнер Брук всегда проводил личную политику милосердия и реабилитации, нередко приводившую к успеху. Асун больше никогда не пытался поднять на него оружие. Что же касается мятежников Кендаванга и Баньянга, вызывавших в конце 30-х беспорядки в Четвертом округе, Вайнер вынудил их капитулировать, по примеру Джеймса Брука подарив в залог прощения свой меч. Следует уточнить, что меч был бутафорский, так как царское оружие сочли излишней роскошью для правонарушителей. Раджа ограничился тем, что отправил их в недолгое изгнание - охотиться за бабочками для музейных коллекций, а затем доверил им надзор за одной из своих частных плантаций. Он и впрямь не был злопамятен, к тому же месть слишком изматывает.

Тем временем продолжалась охота за головами: в районах Верхний Реджанг и Катибас бесчинствовали мятежники, вновь объединившиеся ради чудовищного исступленного пеньямуна .

Открыв как-то наугад «Мадам Бовари», Маргарет обнаружила там некогда вложенные Чарльзом бумажные полоски. Как долго они там пролежали... На глаза навернулись слезы, однако в этот раз уже не от смеха.

Осенью к ней гости заглянула приехавшая в Лондон Сильвия: Маргарет в бархатном сливовом платье сидела совершенно прямо, с попугаем на руке. Безучастная. Рассеянная. Возможно, она мысленно скользила на праху вдоль черно-зеленых берегов... «Я поняла, что мир полон нежности и человечности», - написала старая рани в одном из последних писем.