Габриэль Витткоп - Белые раджи

— Antirrhinum , - записал Джеймс, поместив в гербарий львиный зев, чьи крючковатые стебли доставили ему немало хлопот, а затем, подняв глаза на прессовавшего цветок жимолости Крукшенка, добавил: - Думаю, теперь мы пришли бы к полному согласию в политике. Я стал гораздо умереннее, чем два года назад, и превратился в заклятого врага радикалов... хотя и остался другом вигов, - честно признался он.

Крукшенк улыбнулся. Он сразу почувствовал двоедушие Джеймса Брука и вспомнил очерк против избирательной реформы, который тот прислал ему в феврале 1832 года, присовокупив, что, хотя взгляды корреспондента сильно отличаются от его собственных, он всегда будет относиться к нему с прежними уважением и симпатией. Таков уж был Джеймс.

— Теперь-то я за реформу, которую считаю необходимой, потому что коррупция просто вопиющая... Тем не менее, думаю, многие ее приверженцы, добившись результата, будут разочарованы... Convulvulus vulgaris - жаль одна почка помялась...

Несколько лет назад в Парламент был подан декрет, распространяющий избирательное право на зажиточную буржуазию, и, несмотря на бурное сопротивление Палаты лордов, в мае 1832 года его, в конце концов, утвердили. Хотя Англия официально считала себя оплотом крупной буржуазии, путем ловкой уступки ей удалось избежать возмущения средних классов.

— У нас в Шотландии есть несколько видов диких орхидей, - сказал Крукшенк, - совсем маленькие, но красивые. Я тебе покажу, когда приедешь.

Разумеется, Джеймс поехал осенью на них взглянуть, ведь в следующем году Крукшенк вновь 29 занял на борту «Замка Хантли» место хирурга.

Темплер молчал. Он знал, что Джеймс начал новый очерк «Оправдание нашей внешней политики в отношении Голландии» - холодный, медленно продвигавшийся текст, который Джеймс решил все же дописать, хотя и постепенно отказывался от идеи парламентской деятельности. Несмотря на то, что образ жизни члена парламента требовал финансовых средств, которыми Джеймс Брук тогда не располагал, оседлая жизнь в вестминстерской тени ему претила. Лучше уж исследовать затерянные уголки света.

— Бразильские орхидеи, - сказал Джеймс, - просто изумительны. Я надеюсь собрать некоторые, как только доберусь туда.

— Но тебя ведь больше привлекает Азия, - произнес Темплер.

— Да, но я хочу вначале записаться на китобойное судно, чтобы изучить навигацию.

Темплер и Крукшенк переглянулись. Планы у Джеймса были громадные и туманные, он упоминал то Азию, то Азорские острова, то Северную, то Южную Америку - чем дальше, тем страшнее. Настойчивый лейтмотив, который сам он окрестил своим «schooner plan» [11] «Шхуновый план» (англ.). , всплывал в каждом его письме и во всех разговорах - морская мания, неудержимая тяга к перемене мест, навязчивая идея. Темплер высоко поднял две заменявшие ему брови черные гусеницы.

— Так ты не выздоровел?

— Выздоровел? История с «Финдлеем», конечно, обогатила меня горьким, жестоким опытом, и моя тяга к морской жизни подверглась испытанию. Но желание следовать тем же путем, хотя и другим способом, осталось неизменным.

Джеймс отвернулся и подошел к окну. Как они посмели напомнить ему о «Финдлее», если даже родители никогда об этом не говорили!

«Финдлей»... Когда в Британской империи официально отменили рабство, бристольские торговцы невольниками, предпочтя не заниматься подпольной коммерцией, спустили свой флот с молотка. Джеймс прослышал, что в Ливерпуле недорого продается невольничий бриг водоизмещением двести девяносто тонн. Мы никогда не ищем вещи - они находят нас сами. Джеймс убеждал родителей с огромным пылом и красноречием. В соединявшей комнаты маленькой гостиной в форме ротонды - где они всегда обедали, с тех пор как мистер Брук заболел, - родители слушали сына внимательно, хотя и скептически. Оба похудели, высохли и в своих просторных, вышитых цветами и птицами баньянах напоминали угловатых и словно бестелесных яванских марионеток. Джеймс настаивал на том, что нуждается всего-навсего в ссуде - обычно вкладываемых в дело деньгах. «Финдлей» зафрахтуют смешанным грузом - предметами и продуктами, которые можно будет выгодно сбыть в Азии, поэтому барыши ожидаются значительные. Джеймс одним духом перечислил Китай, Японию, Новую Гвинею, Океанию, подвиги Васко да Гамы и капитана Кука. В конце концов, мистер Брук ссудил деньги, в то же время заявив, что у его сына нет ни малейших способностей к коммерции.

На сей раз плавание завершилось не кораблекрушением, а банкротством. Когда Джеймс прибыл в Макао, экипаж был на грани мятежа: катастрофические убытки, безнадежно запутанная бухгалтерия, армия крыс в три раза многочисленнее, нежели на других кораблях, и мириады корабельных червей, сверливших деревянный остов... Джеймс с величайшей радостью перепродал судно и груз, уступив их за бесценок господам Пину, Пину и Пину, трем китайским карликам: никто не знал, кто они - братья или сын, отец и дед. Мистер и миссис Брук воздержались от обидных замечаний, как и в тот раз, когда их сын уволился из Индийской армии.