Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара

Вибрирующую тишину нарушил нежный голос мисс Ливингстон:

— Лучше начни сначала, Джимми.

— Ага! — бодро откликнулся мой сын и вновь с неколебимой уверенностью заиграл «Танец мельника», а я, зажмурившись, ждал приближения рокового перехода. «Та-рум-тум-тидл-идл-ом-пом-пом, та-а-рум, та-а-рум…» И тишина. На этот раз Джимми вытянул губы, положил ладони на колени и наклонился над клавиатурой, словно полоски слоновой кости что-то от него прятали. Ни смущения, ни паники — только легкое недоумение.

Тишину в зале можно было резать ножом, и, конечно, грохочущие удары моего сердца слышали все вокруг. Я почувствовал, как дрожит колено Хелен рядом с моим. Я знал, что еще немного — и мы не выдержим.

Голос мисс Ливингстон был нежнее зефира, не то я, наверное, взвыл бы:

— Джимми, деточка, не начать ли нам еще раз сначала?

— А? Хорошо.

И он вновь взял ураганный темп, полный огня и неистовства. К этому времени остальные родители уже знали первую половину «Танца мельника» не хуже меня, и мы все вместе ждали грозного перехода. Джимми достиг его с рекордной быстротой. «Та-рум-тум-тидл-идл-ом-пом-пом», а затем «та-а-рум, та-а-рум, та-а-рум…» И все.

Колени Хелен стучали друг о друга, и я с тревогой посмотрел на ее лицо. Оно оказалось очень бледным, но все же у меня не создалось впечатления, что она созрела для обморока.

Джимми сидел спокойно, и только его пальцы барабанили по деревянной полосе у клавиш. А у меня точно стягивали удавку на горле. Выпученными глазами я безнадежно посмотрел по сторонам и увидел, что Джефф Уорд по ту сторону прохода держится из последних сил. Лоб и щеки у него опять пошли пятнами, у скул вздулись желваки, а лоб лоснился от пота.

Напряжение достигло предела, и вновь жуткую атмосферу слегка разрядил голос мисс Ливингстон.

— Ну ничего, Джимми, детка, — сказала она. — Пойди пока на свое место и немножко отдохни.

Мой сын встал с табурета, пересек сцену, спустился по ступенькам и сел во втором ряду среди своих товарищей.

Я тяжело откинулся на спинку. Ну что же, малыш осрамился. И как! Хотя он словно бы не очень расстроился, я был твердо убежден, что его грызет стыд: ведь только он один застрял на середине.

На меня накатила волна липкой горечи. Многие родители оборачивались и слали нам с Хелен кривые улыбки дружеского сочувствия, но легче мне не становилось. Я почти не слышал продолжения концерта. А жаль. Потому что старшие ученики играли очень неплохо. Ноктюрны Шопена сменились сонатами Моцарта, и у меня осталось смутное воспоминание, что какой-то высокий юноша как будто бы сыграл экспромт Шуберта. Прекрасный концерт, прекрасные исполнители — все, кроме бедняги Джимми, единственного, кто не сумел доиграть до конца.

В заключение мисс Ливингстон подошла к краю сцены:

— Я хотела бы поблагодарить вас, уважаемые дамы и господа, за теплый прием, который вы оказали моим ученикам. Надеюсь, вы получили не меньше удовольствия, чем мы сами.

Опять раздались аплодисменты, заскрипели отодвигаемые стулья, и я тоже встал, чувствуя себя довольно муторно.

— Ну как, Хелен, поедем? — спросил я, и моя жена кивнула в ответ. Лицо ее было застывшей скорбной маской.

Но мисс Ливингстон еще не кончила.

— Прошу вас, уважаемые дамы и господа, немного подождать. — Она подняла ладонь. — Тут есть один молодой человек, который, я знаю, мог бы сыграть гораздо лучше. И мне было бы грустно уйти домой, не предоставив ему еще одной возможности показать, на что он способен! Джимми! — Она наклонилась над первым рядом. — Джимми, может быть… может быть, ты попробуешь еще раз?

Мы с Хелен обменялись взглядом, полным холодного ужаса, а по залу разнесся бодрый голос нашего сына:

— Ага! Попробую.

Я не поверил своим ушам. Вновь поджариваться на медленном огне? Да ни за что! Но, увы! Слушатели покорно опустились на свои места, а знакомая маленькая фигурка взбежала по ступенькам и промаршировала к роялю.

Откуда-то из неизмеримого далека до меня долетел голос мисс Ливингстон:

— Джимми сыграет «Танец мельника»!

Этих сведений она могла бы нам и не сообщать. Мы их как-то уже усвоили.

Словно в кошмаре, я опустился на свой стул. Несколько секунд тому назад я ощущал только неимоверную усталость, но теперь меня свела такая судорога напряжения, какой я еще ни разу не испытывал. Джимми поднял руки над клавишами, и по залу словно прокатился невидимый девятый вал.

Малыш начал как обычно — с полной беззаботностью, а я конвульсивно заглатывал воздух, чтобы перетерпеть роковой миг, который приближался с беспощадной быстротой. Я же знал, что он снова остановится. И знал, что в то же мгновение рухну без чувств на пол.