Густаво Беккер: Золотой браслет

Педро судорожно сжал в руке эфес своей шпаги, поднял голову, которую он, действительно, опустил и глухо сказал:

— У какой Девы этот браслет?

— У Дарохранительницы, — прошептала Мария.

— У Дарохранительницы! — с ужасом в голосе повторил юноша. — У Девы Дарохранительницы Кафедрального собора!..

И на миг у него на лице отразилось состояние его души, ужаснувшейся от одной мысли.

— О почему не другая Дева? — пылко и с жаром продолжил юноша. — Почему он не у архиепископа в митре, не у короля в короне, не у дьявола в лапах? Я вырвал бы этот браслет для тебя у него из лап, даже если бы это стоило мне жизни или проклятья. Но у Девы Дарохранительницы, у нашей Святой Паломы я… я ведь родился в Толедо, это невозможно, невозможно!

— Никогда! — почти неслышно прошептала Мария. — Никогда!

И она снова заплакала.

Педро уставился на реку. На реку, которая беспрерывно проносилась перед его блуждающим взглядом, извиваясь у его ног среди гор, на которых расположен имперский город.

Кафедральный собор Толедо! Представьте себе лес из гигантских гранитных пальм, которые, сплетая свои ветви, образуют колоссальный пышный свод, под которым укрываются и живут жизнью, предоставленной им божественным гением, множество выдуманных и реальных существ.

Представьте себе непостижимый хаос света и тени, в котором смешиваются и путаются во мраке нефов лучи темного цвета и борется и теряется в темноте храма сияние лампад.

Представьте себе мир из камня, огромный, как дух нашей религии, мрачный, как ее традиции, загадочный, как ее притчи, и все равно вы не сможете хоть отдаленно представить этот вечный памятник воодушевлению и вере наших отцов, на который века расточали на перебой свои убеждения, вдохновение и искусство.

В его лоне живет тишина, величие, поэзия мистицизма и священный ужас, который защищает его внутренний мир от мирских помыслов и низменных земных страстей.

Физическая усталость облегчается, когда вдыхаешь чистый горный воздух, атеизм излечивается, когда вдыхаешь его атмосферу веры.

Но каким большим, каким величественным предстает собор нашему взору в любое время, когда ни зайдешь в его загадочные святые пределы. Никогда собор не производит такого сильного впечатления, как в те дни, когда он раскрывает всю свою религиозную роскошь, когда все священные места покрывают золотом и драгоценными камнями, лестницы и колонны — коврами.

И когда тысяча его серебряных лампад пылает, излучая поток света, когда в воздухе витают благоухания, слышны пение хора и музыка органов, когда башенные колокола сотрясают собор от самых низов до высочайших шпилей, венчающих его купола, именно в такие моменты понимаешь, чувствуешь огромное величие Бога, живущего в нем, вдыхающего в него жизнь и наполняющего его своим всемогуществом.

В тот же день, в который произошла только что описанная мною сцена, в соборе Толедо был последний из восьми дней праздника Пресвятой Девы.

На религиозный праздник в соборе собралось бесчисленное множество верующих. К концу празднования все уже разошлись. Уже погасли свечи в часовнях и на главном престоле, огромные двери церкви скрипели, почти закрываясь за последним толедцем, когда в темноте, бледный, бледный, как статуя у склепа, на который он оперся на секунду, чтобы взять себя в руки, некий мужчина незаметно проскользнул к решетке средокрестья. И здесь свет, падающий от лампады, позволил различить черты его лица.

Это был Педро.

Но что должно было произойти между двумя влюбленными, чтобы он в конце концов сподвигся воплотить в жизнь ту идею, только от мысли о которой у него волосы становились дыбом от ужаса? Этого мы никогда не узнаем.

Но он был там, он пришел туда, чтобы осуществить свой преступный замысел. Его беспокойный взгляд, дрожь в коленях, пот, струящийся крупными каплями по лбу, отражали его мысли.

Собор, погруженный в глубокую тишину, был пуст, совершенно пуст.

Однако время от времени как будто слышался непонятный шум: возможно, скрип дерева, или шепот ветра, или, кто знает, может, он, возбужденный, слышит, видит, ощущает несуществующие образы, рожденные его фантазией. Но, по правде, то близко, то далеко, то за его спиной, то рядом с ним, слышался как будто сдавленный плач, шорох одежды, волочащейся по полу, шум нескончаемых шагов.

Педро сделал усилие, чтобы пройти дальше. Он подошел к решетке и поднялся на первую ступень главного престола. Около него располагаются усыпальницы королей, чьи каменные статуи с рукой на эфесе шпаги, кажется, день и ночь охраняют церковь, в тени которой они нашли вечный покой.