Вопрос ударил по больному месту, Стрезер залился краской и издал смущенный смешок.
– Помилуйте, я получаю огромное удовольствие. Неужели я так забылся…
– По-моему, вы не получаете никакого удовольствия. Во всяком случае, меньше, чем могли бы.
– Как вам сказать… – глубокомысленно протянул Стрезер, словно соглашаясь. – Для меня такая честь…
– Какая там честь! Дело не во мне. Дело в вас. Вы просто не умеете… Типичная картина.
– Видите ли, – рассмеялся он, – это Вулет не умеет. Это для Вулета – типичная картина.
– Вы не умеете получать удовольствие, – пояснила мисс Гостри. – Вот что я имею в виду.
– Именно. Только мы в Вулете вовсе не уверены, что человек создан для удовольствий. Иначе человек был бы доволен. А ведь у него, бедняги, даже нет никого, кто указал бы ему к этому путь. В отличие от меня. У меня как раз есть.
Они беседовали, остановившись в лучах полуденного солнца, – как не раз останавливались, чтобы острее проникнуть чувством в то, что открывалось взору, и Стрезер прислонился к выступающей стороне старого каменного желоба, спускавшегося по крошечному бастиону. Прислонясь спиной к этой опоре, он стоял, любуясь кафедральной башней, которая оттуда была особенно хорошо видна – высокая красно-бурая громада с неизменным и непременным шпилем и готическим орнаментом, обновленная и отреставрированная, тем не менее казавшаяся прекрасной его долгие годы запечатанным глазам, и с первыми весенними ласточками, снующими окрест.
Мисс Гостри поместилась рядом; у нее был вид человека, понимающего толк в вещах, – вид, на который, по мнению Стрезера, она несомненно имела право.
– Да, и в самом деле есть, – подтвердила она, добавив: – И дай Бог, чтобы вы позволили мне указать вам путь.
– О, я начинаю бояться вас!
Она посмотрела ему в глаза – сквозь свои очки и сквозь его – лукаво-неопределенным взглядом:
– Нет, вы меня не боитесь! Слава Богу, нисколько не боитесь! Иначе мы вряд ли так быстро нашли бы друг друга. По-моему, – произнесла она не без удовлетворения, – вы доверяете мне.
– Конечно, доверяю! Но именно этого я и боюсь. Лучше бы наоборот. А так не пройдет и двадцати минут, и я уже окажусь у вас в руках. Смею предположить, – добавил Стрезер, – в вашей практике это не первый случай. А вот со мной такое происходит впервые.
– Просто вы распознав и меня, – отвечала она со всей присущей ей добротой, – а это так замечательно и так редко бывает. Вы видите, кто я. – И когда он, однако, покачав головой, добродушно отказался претендовать на подобную прозорливость, сочла нужным пуститься в объяснения. – Если вы и дальше будете таким, каким были вначале, вам самому все станет ясно. Судьба оказалась сильнее меня, и я поддалась ей. Я, если угодно, гид – приобщаю к Европе. Вот так-то. Жду приезжающих – помогаю сделать первый шаг. Подхватываю и устраиваю – я своего рода «агент» высшего разряда. Сотоварищ – в самом широком смысле слова. И как вам уже говорила – сопровождаю путешественников. Я не выбирала себе этого занятия – так получилось само собой. Такая уж выпала мне судьба, а от судьбы не уйдешь. Не стоит нам, грешным, хвалиться этим, но я и впрямь чего только не знаю. Знаю все лавки и все цены. Знаю и кое-что похуже. Я несу на себе тяжкое бремя нашей национальной совести или, иными словами, так как это одно и то же, нашу американскую нацию. Потому что из кого же состоит наша нация, как не из мужчин и женщин, забота о которых сваливается на мои плечи. И знаете, я беру на себя эту ношу вовсе не ради выгоды. Не ради денег – как это делают многие другие.
Стрезеру оставалось только слушать, удивляться и ждать случая, когда он сможет вставить слово.
– И все же, при всей вашей привязанности к многим подопечным, вряд ли вы занимаетесь ими только из любви. – И, помолчав, Стрезер добавил: – Чем же мы вас вознаграждаем?
Теперь она в свою очередь задумалась, но в конце концов воскликнула: «Ничем!» – и предложила ему двинуться дальше. Они продолжили путь, но не прошло и нескольких минут, как Стрезер, сосредоточенно размышляя о том, что она сказала, снова достал часы – машинально, бессознательно, словно завороженный ее необычным, скептическим складом ума. Он взглянул на циферблат, не видя его, и ничего не ответил на очередное замечание своей спутницы.
– Да вы просто дрожите перед ним! – бросила она.
Он улыбнулся жалкой улыбкой, от которой ему самому стало не по себе.
– Вот видите! Потому-то я вас и боюсь.
Читать дальше