Готфрид Келлер - Кузнец своего счастья

Он осторожно вошел и увидел, что она, как обычно, дремлет, держа в руке недоеденное малиновое пирожное. Сам еще не зная, с чего начать, он на цыпочках подошел к ней, взял ее полную руку и почтительно поцеловал ее. Она даже не пошевельнулась, только глаза ее полуоткрылись и, пока он стоял перед ней, смотрели на него с весьма загадочным выражением. Смущенный, он что-то пробормотал и убежал в свою комнату, но все время, пока он сидел у себя в углу, перед ним неотступно стоял взгляд ее прищуренных глаз. Он поспешно сошел вниз, женщина лежала по-прежнему неподвижно, только когда он подошел, опять приоткрыла глаза. Он снова убежал, снова уселся в углу своей комнаты, в третий раз вскочил, сбежал с лестницы, шмыгнул к ней и оставался там до тех пор, пока не пришел патриарх.

Не проходило дня, чтобы эта парочка не встречалась, причем они умудрялись так ловко обманывать старика, что он ни о чем не догадывался. Сонливая женщина вдруг по-своему оживилась, а Джон платил своему благодетелю самой разнузданной неблагодарностью, с единственной целью упрочить свое положение и окончательно приковать к себе свое счастье.

Оба грешника прикидывались при этом такими внимательными и преданными в своих отношениях с обманутым Литумлеем, что он чувствовал себя прекрасно и считал свою семейную жизнь образцовой; и трудно было даже решить, кто из двух мужчин более доволен собою. Но однажды утром победу, по всей видимости, одержал старик, имевший таинственный разговор со своей женой. Он с каким-то необычным видом расхаживал по дому, ни одной минуты не стоял на месте, все пытался насвистывать какие-то мотивы, что ему из-за отсутствия зубов плохо удавалось. Он как будто даже вырос за одну ночь на несколько дюймов. Словом, являл собой воплощение самодовольства. Но в тот же день победа стала клониться на сторону молодого, когда старик неожиданно его спросил, не желает ли он предпринять длительное путешествие, чтобы свет повидать, самому поучиться и главным образом ознакомиться с методами воспитания в различных странах, с господствующими там на этот счет принципами, особенно применительно к знатным сословиям.

Ничто не могло быть для Джона более соблазнительным, чем такое предложение, и он с радостью согласился. Его быстро снарядили в дорогу, снабдили чеками, и он в полном блеске отправился в путь. Сначала он посетил Вену, Дрезден, Берлин и Гамбург, потом отважился даже съездить в Париж, и всюду вел роскошный, но благоразумный образ жизни. Там он познакомился со всеми увеселительными местами, летними театрами, всеми зрелищами, обегал все залы редкостей во дворцах, не пропускал ни одного парада и в полдень, стоя на солнцепеке, слушал музыку и глазел на офицеров до тех пор, пока не наступало время обедать. Стоя среди тысячной толпы и созерцая все это великолепие, он испытывал необычайную гордость, как бы ставя себе в заслугу весь этот блеск и звон, и считал каждого, кто там не присутствовал, невежественным простофилей. Но с умением наслаждаться он сочетал величайшее благоразумие, желая доказать своему благодетелю, что тот послал в путешествие не какого-нибудь вертопраха. Ни разу не подал он нищему, ни у одного бедного маленького разносчика ничего не купил, в гостинице упорно увиливал от чаевых, не терпя от этого никакого урона для себя, и долго торговался за каждую оказанную ему услугу. Больше всего забавляло его дурачить и высмеивать погибших созданий, с которыми он развлекался на балах в компании двух-трех своих единомышленников. Словом, он жил обеспеченно и в довольстве, как старый коммивояжер по винной части.

На обратном пути он не мог отказать себе в удовольствии проехаться в свой родной город Зельдвилу. Остановившись в первоклассном отеле, он сидел за табльдотом с таинственным видом, еле цедил сквозь зубы слова, заставляя своих земляков ломать себе голову над вопросом, чем же он стал. Правда, они не сомневались, что он и теперь ничего путного из себя не представляет, но так как он, несомненно, стал состоятельным человеком, они воздерживались от насмешек и только хмуро щурились на золото, которое он все время выставлял напоказ. Он, однако, ни разу не поставил им бутылки вина, хотя на их глазах распивал самые лучшие сорта, думая при этом только, чем бы им еще больше досадить.

В конце своего путешествия он неожиданно вспомнил о данном ему поручении — ознакомиться в разных странах с существующими там методами воспитания и выработать принципы, на основе которых будут воспитываться отпрыски рода, основанного Литумлеем и продолженного Кабюсом. Выполнить это задание в Зельдвиле было ему особенно по душе, потому что тут он мог, разыгрывая важного чиновника просвещения, облеченного высокой миссией, еще больше дурачить зельдвильцев.