Глава 35
«Рилла-моя-Рилла!»
Карл Мередит и Миллер Дуглас вернулись домой перед самым Рождеством, и весь Глен св. Марии встречал их на станции. Играл оркестр, приглашенный из Лоубриджа. Миллер был оживленным и улыбающимся, несмотря на свою деревянную ногу. Он превратился в широкоплечего, внушительного мужчину, и медаль «За безупречную службу» на его груди позволила мисс Корнелии до такой степени примириться с недостатками его родословной, что она тактично признала его помолвку с Мэри. Последняя немного поважничала — особенно после того, как Картер Флэгг взял Миллера в свой магазин и сделал приказчиком.
— Конечно, о фермерской работе для нас теперь не может быть речи, — говорила она Рилле, — но Миллер думает, что ему понравится торговать, когда он снова привыкнет к мирной жизни, да и Картер Флэгг будет более приятным хозяином, чем старая Китти. Мы сыграем свадьбу осенью и поселимся в старом доме Мидов. Я всегда считала, что этот дом, с эркерами и мансардой, самый красивый в Глене, но и мечтать не смела, что когда-нибудь буду в нем жить. Разумеется, пока мы его лишь снимаем, но, если дела пойдут так, как мы рассчитываем, и Картер Флэгг сделает Миллера своим компаньоном, когда-нибудь этот дом станет нашим собственным. Ну и ну, я, похоже, малость преуспела в жизни, а? Особенно если учесть мое происхождение. Я никогда и не надеялась стать женой приказчика. Но Миллер парень по-настоящему честолюбивый, и жену получит такую, которая во всем будет его поддерживать. Он говорит, что не видел ни одной француженки, на которую стоило бы взглянуть второй раз, и все то время, что провел вдали от дома, был всем сердцем верен мне.
Джерри Мередит и Джо Милгрейв вернулись домой в январе, и потом всю зиму юноши из Глена и его окрестностей возвращались домой по двое и по трое. Ни один из них не вернулся точно таким, каким уходил на фронт, — включая даже тех, кому повезло и удалось избежать ранений.
В один из весенних дней, когда на лужайке перед Инглсайдом снова расцвели нарциссы, а берега ручья в Долине Радуг покрылись душистыми белыми и лиловыми фиалками, маленький, неторопливый местный поезд подъехал к гленской станции. Пассажиры редко прибывали в Глен этим поездом, так что никто не встречал его, если не считать недавно вступившего в должность нового начальника станции и маленького песика, четыре с половиной года встречавшего каждый поезд, который, дымя паровозной трубой, подъезжал к станционной платформе. Тысячи поездов встретил Понедельник, но ни на одном из них не вернулся юноша, которого он ждал и высматривал среди пассажиров. Однако Понедельник по-прежнему не спускал с каждого приближающегося поезда внимательных глаз, в которых продолжала теплиться надежда. Возможно, порой его собачьему сердцу случалось дрогнуть; он старел, его донимал ревматизм; когда он, встретив очередной поезд, неторопливо возвращался в свою конуру, он никогда не бежал, а брел очень медленно, с понуро опущенной головой и уныло повисшим хвостом, который прежде так дерзко загибался на спину.
На этот раз с поезда сошел один пассажир — слегка прихрамывающий высокий молодой человек в полинявшей форме. У него было бронзовое от загара лицо, а в рыжеватых кудрях, обрамлявших лоб, виднелась седина. Новый начальник станции взглянул на него с беспокойством. Разумеется, он уже привык видеть выходящих из поезда людей в военной форме — одних встречала взбудораженная толпа; другие, не предупредившие о своем приезде, выходили на платформу тихо и неприметно, как этот лейтенант. Но было нечто необычное в осанке и чертах этого молодого мужчины, что привлекло внимание начальника станции и заставило его с несколько большим интересом задуматься о том, кто перед ним.
Что-то желтое с черным стрелой пронеслось мимо начальника станции. У Понедельника одеревенели суставы? У Понедельника ревматизм? Понедельник стар? Не верьте! Понедельник снова был щенком, сошедшим с ума от буйной омолаживающей радости.
Он наскакивал на высокого лейтенанта с лаем, рвавшимся из горла, несмотря на душивший его восторг. Он кидался на землю и катался по ней в безумии радушия, приветствуя возвращение хозяина. Он пытался карабкаться вверх по форменным брюкам лейтенанта и соскальзывал вниз и распластывался на земле в экстазе, который, казалось, разорвет на куски его маленькое мохнатое тело. Он лизал ботинки лейтенанта, а когда тот, со смехом и со слезами на глазах, сумел наконец схватить маленькое существо в объятия, Понедельник положил голову ему на плечо и лизнул его загорелую шею, издавая при этом странные звуки — нечто среднее между лаем и рыданием.
Читать дальше