Фрэнсис Фицджеральд - Три часа между рейсами [сборник рассказов]

Поначалу она слышалась едва-едва, растворяясь в неярком голубоватом свете с проблесками нежно-розового. Потом было просторное помещение, заполненное молодыми людьми, — и только здесь они наконец-то ее узнали и почувствовали.

Как их звали, не суть важно. Этот рассказ — о музыке.

Он взошел на эстраду, где пианист позволил ему прочесть надпись на нотном листе: «Из мюзикла „Нет, нет, Нанетт“ Винсента Йоманса».

— Спасибо, — сказал он пианисту. — Я бы охотно подкинул вам чаевых, но, когда у интерна в кармане заведется доллар с мелочью, он скорее потратит их на свою свадьбу.

— Не беда, док. У меня в кармане было примерно столько же, когда я женился прошлой зимой.

Он вернулся к столику, и она спросила:

— Ну что, узнал, как зовут автора песни?

— Не узнал. Долго мы здесь пробудем?

— Пока играет «Чай для двоих». [17] Песня «Tea For Two» («Чай для двоих») из мюзикла «Нет, нет, Нанетт» (1925; музыка Винсента Йоманса, слова Ирвинга Цезаря) в 1920–1930-х гг. была популярна по обе стороны Атлантики, а ее мелодия стала джазовым стандартом.

Позднее, по выходе из женской гардеробной, она поинтересовалась:

— А кто это играл?

— Господи, да откуда мне знать? Оркестр играл.

Теперь музыка просачивалась сквозь двери зала:

— Никогда нам не пожениться. Я и в медсестры-то еще не выбилась.

— Тогда оставим эту затею и проведем остаток дней, бродя по таким местечкам и слушая музыку. Как там, кстати, звали автора?

— Это ты должен мне сказать. Ты же сувал нос в самые ноты.

— Не «сувал», а «совал».

— Смотрите какой знаток!

— Однако же я узнал имя автора.

— И кто это?

— Некий Винсент Йоманс.

Она замурлыкала:

Когда они шли по коридору к выходу, их руки на мгновение сплелись.

— Даже если ты лишишься последнего доллара и мелочи, я все равно согласна быть твоей женой, — сказала она.

Проходили годы, но музыка по-прежнему звучала в их жизни. Теперь это были «Я одинок», «Вспомни», «Всегда», «Синее небо» и «А как же я?». [18] «All Alone», «Remember», «Always», «Blue Skies», «How About Me» — песни Ирвинга Берлина (1888–1989), написанные в ту пору, когда «выскочка» Берлин добивался руки Эллин Маккей, дочери почтово-телеграфного магната, упоминающейся на с. 32 («Я слышала, он женился на богатой наследнице»). Он только что вернулся из поездки в Вену, хотя это уже не слишком впечатляло.

— Подожди немного здесь, — сказала она перед дверью операционной. — Если хочешь, послушай радио.

— Ах, какие мы стали важные-занятые…

Он включил радио.

— Ты мне просто пускаешь пыль в глаза или вся медицина действительно начинается и заканчивается Веной? — спросила она.

— Вовсе нет, — сказал он со смиренным видом. — А ты, я вижу, здорово наловчилась гонять ординаторов и хирургов.

— На подходе операция доктора Менафи, и надо перенести удаление миндалин на другое время. Прости, у меня куча дел. Как-никак, заведую операционной.

— Но вечером мы с тобой где-нибудь поужинаем? Закажем оркестрантам «Я одинок».

Она помедлила, внимательно на него глядя.

— Да, я давно уже одинока. И кое-чего добилась в жизни, хотя ты этого не заметил… Скажи, а кто такой этот Берлин? Он вроде бы начинал тапером в дешевых ресторанчиках. У моего брата было придорожное кафе, и он предлагал мне открыть свое, давал деньги. Но не лежала у меня к этому душа. Так что там с Берлином? Я слышала, он женился на богатой наследнице.

— Да, они недавно поженились…

Тут она, спохватившись, прервала разговор.

— Извини, мне до начала операции еще нужно уволить одного интерна.

— Я сам был интерном когда-то. Могу понять.

…Тем вечером они все же выбрались в ресторан. Она теперь зарабатывала три тысячи в год, а он все так же принадлежал своей семье — старой консервативной семье из Вермонта.

— Вернемся к Ирвингу Берлину. Он счастлив с этой девицей Маккей? Что-то песни у него невеселые…

— Думаю, он в порядке. А вот ты — счастлива ли ты?

— Это мы уже давно обсудили. Что я значу вообще? Да, сейчас я имею кое-какое значение, но, когда я была всего лишь девчонкой из пригорода, твоя семья решила… Не ты, — быстро добавила она, заметив тревогу в его глазах. — Я знаю, это было не твое решение.

— В ту пору я знал о тебе еще кое-что. Я знал три вещи: что ты родом из Йонкерса, [19] Формально отдельный город, фактически — рабочий пригород Нью-Йорка к северу от Бронкса. что ты частенько перевираешь слова…