Ричард Олдингтон: Ничей ребенок

— А вам не показалось, что мать обиняком все пыталась внушить дочери… — я чуть было не добавил: «что Кокс дурак и шарлатан», но вовремя спохватился, вспомнив, что ведь это кумир Рэндла, — …пыталась выставить перед ней Кокса в довольно непривлекательном виде?

— Нет, — ответил Рэндл решительно. — Нет, этого не было.

— Я еще подумал, что она проделывает это весьма тонко, — настаивал я. — И Брайндли ей подыгрывал.

— Да она ненавидит Брайндли! Я даже вот что вам скажу: она сама влюблена в Шарлеманя. Да-да. Может, не прочь заполучить его для себя. С нее вполне станется.

— Все может быть, — сказал я задумчиво, — все может быть.

Расставшись с Рэндлом, я, естественно, стал раздумывать над странным стечением обстоятельств, которые я наблюдал в тот вечер. Для меня уже было совершенно очевидно, что Шарлемань — один из тех тщеславных, своекорыстных шарлатанов и неудачников, которых Америка благоразумно выкидывает в Европу. Подобные типы попадались мне и раньше, но никогда еще не встречал я такого яркого, махрового экземпляра. Как это, черт возьми, удалось ему обвести вокруг пальца леди Медлингтон, известную лондонскую даму-аристократку? Быть может, тут сыграло роль покровительство Доусон-старшей? Весьма вероятно. Кстати, кто такие эти Доусоны? Я с первого взгляда определил, что в них нет ничего от богемы, даже от ее отвратительной университетской разновидности. Но я сильно сомневался в том, что эти люди, как отрекомендовал их Рэндл, — «высшая английская аристократия». Аристократы могут принимать у себя Кокса в качестве шута и прихлебателя, но они, конечно, не станут наносить ему визиты в его не слишком опрятных апартаментах. Интонации голоса, манера говорить, одеваться — все решительно свидетельствовало, что Доусоны — буржуа среднего достатка. Если это действительно семья английского военного чиновника, служившего в Индии, то этим объясняется их несколько чванливый тон, который Рэндл ошибочно принял за аристократизм. Но, бог ты мой, что их связывает с Коксом? Я рассмеялся, когда представил себе, что две английские буржуазки вдруг взяли курс на «высокое искусство» и ухватились за Кокса, приняв его за феникса. Дочка явно влюблена в этот ланолиновый профиль Гермеса и в скоморохе видит бога. Но мать? Неужели она не старается образумить дочь, спасти ее от глупейшего брака? Или она, как полагает Рэндл, хочет, чтобы Кокс достался ей самой? Нет, это просто невероятно. Почему же набоб, глава семьи, просто-напросто не запретит им водить знакомство с этим «черт знает каким» Лотарио? Очевидно, положение мистера Доусона в семье, как это случается со многими самодержцами, сводится к малоавторитетной роли сверчка на собственной печи…

Я решил, что непременно схожу к Шарлеманю Коксу.

И вот я вновь на подступах к жилищу мистера Кокса, «атмосфера» которого днем показалась мне еще более отвратительной. Взбираясь по грязной лестнице, я почему-то вспомнил, что юные лорды-помещики в романах Скотта о Веверлее непременно ютились в мрачных лачугах как раз перед тем, как заполучить богатую наследницу.

Поначалу дело не клеилось. Кокс почуял мое нежелание петь ему хвалы в печати. Тем не менее он заставил меня просмотреть «документацию». Передо мной были выложены целые альбомы с фотографиями — мистер Кокс за роялем, с книгой, с папиросой, с теннисной ракеткой и даже с герцогиней: последний (моментальный) снимок был вырезан из газеты. Два альбома газетных вырезок должны были служить убедительным доказательством гениальности мистера Кокса и его светских связей. В тоне статей, воспевавших Шарлеманя Кокса в настоящем и его блестящую карьеру в будущем, я не уловил и нотки сомнения. Да и какие тут могли быть сомнения, когда те статьи, автором которых не являлся сам мистер Кокс, были состряпаны его снисходительными друзьями-журналистами. Одно только меня удивляло: как это человек с таким внушительным фондом хвалебных отзывов не приобрел ни богатства, ни славы? Под конец я был удостоен чести своими глазами увидеть общепризнанные, но опубликованные опусы самого Шарлеманя Кокса. Музыки, как таковой, оказалось поразительно мало, в сущности, только те шедевры, которые уже демонстрировались перед восторженной аудиторией в гостиной леди Медлингтон, но рукописей было изрядное количество. Я прочел названия некоторых из них: «Современная музыка и зов Космоса», «Моцарт, Бетховен и другие сходящие со сцены классики», «Как приобрести блестящую фортепьянную технику», «Опера будущего» — в этой последней рукописи, как я правильно заключил, речь шла об опере мистера Кокса. И так далее, все в том же духе. Я подумал, что артистическое мастерство Шарлеманя Кокса показывать товар лицом, пожалуй, чересчур откровенно. Он беззастенчиво торговал тем, чего у него, собственно, не было, заявлял громогласно о своих несуществующих достижениях, утверждал свою правоту, тем самым обвиняя всех остальных в невежестве, и, главное, кричал, что музыка будущего — это творения мистера Кокса.