Петер Альтенберг - Венские этюды

Его друг угрюмо молчал.

— Я ей чужой, — думал он.

Гость: «Кому принадлежат эти цветущие звездочки? Всем! Всем! Душа, красота, cet accomplissement supreme des intentions intimes de Dieu [8] Это высшее исполнение интимных намерений Богом (франц.). принадлежат всему миру, потому что они им порождены! Всякий, кто вечером проходит мимо, может наслаждаться ароматом поля. Оно для всех. Маленькие, бледно-лиловые звездочки без конца струят мир и тишину в темнеющий вечерний воздух, как вечерние колокола, когда безжалостный и грубый день отходит от людей»…

Друг его поник головой.

Молчанье.

Потом гость сказал: «Жалкая драма мужской души! Зачем такое разграничение собственности? Где кончаешься ты и где начинаюсь я? Мы — два стража у порога ее жизни».

Друг сказал: «Я стал ей чужим».

Гость опустил голову.

Полина вошла в комнату и сказала с сияющей радостью детской улыбкой: «Мои два друга!»

Но вдруг она перестала улыбаться…

Вечер.

Муж Полины и Вилли Роза сидят в столовой. Тепло. Носится тонкий запах ковров и мягкой мебели.

— Что вы думаете, милое дитя? Скажите!

Она молчит.

Потом она говорит: «Вы такой добрый, такой кроткий»…

И плачет.

Горничная входит и говорит: «Прикажете подать барыне к ужину бульону?»

Вилли Роза: «Да Выпустите туда два желтка Это будет питательнее, и, может быть, она не заметит. Когда будете подавать — загородите свет».

— Барышня, вы зайдете еще туда сегодня?

— Да.

— Пожалуйста, зайдите к барыне. Они лучше заснут.

Она уходит.

Вилли Роза: — Вы такой добрый, такой добрый… О, если б вы могли так любить Полину, как я ее люблю!..

Он сидит потупившись.

Молчание.

Вилли Роза «Если б вы могли любить Полину так, как я ее люблю! Я бы, кажется, умерла за нее Мне ее так безумно жаль».

Молчание.

Потом она говорит: «В вас как будто какая-то глухая стена. Ваша душа скована. Она не может свободно подняться. Вся ваша доброта как вздох, который с трудом вырывается… Нет, нет, я несправедлива. Простите меня. Вы такой добрый. О, если б вы могли любить Полину так, как я ее люблю! Я бы хотела умереть за нее… Я бы хотела вечно гладить ее волосы и навевать покой на ее милые глаза»…

Молчание.

Она тихо и жалобно говорит: «Если бы вы могли любить Полину так, как я ее люблю!..»

Входит горничная: «Может быть, барышня пройдут к барыне? Они просят вас…»

Вилли Роза уходит.

Он спрашивает: «Нужно еще что-нибудь, Анна?»

— Нет, — отвечает горничная и уходит, вытирая слезы.

Молчание.

В комнате тепло. Носится тонкий запах ковров и мягкой мебели…

Он идет к столу и пишет:

«Друг мой!

Вернись к нам. Мы будем два стража у порога ее жизни».

Потом он садится глубоко в тканое кресло.

Он встает, гасит три электрических голубых колокольчика.

Темно.

Он садится опять…

Он тяжело задумывается: «Если б я мог так любить ее, как Вилли Роза любит ее, и он…»

Он глубоко сидит в своем кресле.

………………………

Шелковые занавеси становятся прозрачными, как кружево. Как будто они подбиты голубым шелком.

Фургоны с молоком проезжают, грохоча как артиллерийская батарея.

………………………

Ключи гремят в замках. Ставни с шумом поднимаются. Занавеси становятся прозрачны, как паутина.

………………………

Ave regina Coeli!.. Светлый, святой день! Ясный, примиряющий, освободитель!

Среди зеленых полян и плодовых садов стоит огромный старый дом. Это институт для девочек, устроенный «английскими мисс».

За его стенами много добродетели и много тоски по родному дому.

Иногда туда приезжают отцы, чтоб навестить своих маленьких дочек.

— Здравствуй, папа!

В простом сочетании этих слов: «Здравствуй, папа…» скрыты глубокие гимны маленьких сердец. А в словах «прощай, папа…» они замирают, как тихие аккорды арфы.

Было дождливое загородное ноябрьское воскресенье. Я сидел в уютном маленьком теплом кафе, курил и грезил…

Красивый видный господин вошел с маленькой чудной девочкой.

Это собственно был маленький ангел, но только без крыльев, в желтовато-зеленой бархатной кофточке.

Господин занял место за моим столом.

— Принесите какие-нибудь иллюстрации для барышни, — сказал он лакею.

— Нет, папа, мне не надо, — сказал ангел без крыльев.

Молчанье.

— Что с тобой? — спросил отец.

— Ничего! — ответила девочка.