Марко Вовчок: Путешествие во внутрь страны

Золотые очки несколько саркастически, но чрезвычайно благосклонно улыбаются на это нетерпение и слегка наклоняют голову, как бы желая выразить: «Такая живость, разумеется, в порядочном обществе не принята, но я ее допускаю в такой очаровательной дикарке».

Затем продолжает:

— Начальник заведения точно был человек почтенный, если глядеть на него с точки его отношений к семье и приятелям и принимать во внимание степень его развития. Он даже, можно сказать, не скрывал своего… своего, — саркастический, но еще благосклоннейший взгляд на черноглазую девицу, — своего образа действий. Не могу вам наверно поручиться, что впервые навело его на мысль обратить вверенное ему заведение в голубятню, но предполагают, что виною этому была статья, помещенная в одном из наших журналов.

— Это в каком же? Это как же? — вскрикивает черноглазая девица, изображая всем своим существом самый ярый протест.

Золотые очки видимо любуются ею, как какой-нибудь картинкой, которую, хотя ни за что не показывают ни жене, ни дочери, но тем не менее сами, в силу привилегий мужского пола, смотрят с удовольствием.

Косматая голова по-прежнему остается на спинке вагонного дивана неподвижно-внимательно. «Москвич» встрепетывается и за неимением около себя «дитяти пышной Украйны», бросив на помянутое дитя яростный взор, обращается к серому чиновнику:

— Да! Статьи нынешнего направления…

Серый чиновник покрывается краской испуга и начинает притворяться, что его душит припадок кашля.

Золотые очки продолжают:

— Я статью не осуждаю, — статья могла быть прекрасная, но беда в том, что даже прекрасное, падая на необработанную почву, производит нечто безобразное.

— Ну! — восклицает черноглазая девица.

— Многие факты это, к сожалению, неопровержимо доказывают, — отвечают, слегка наклоняя голову, золотые очки. — Я продолжаю. Статья была, если не ошибаюсь, о гуано как о превосходнейшем средстве удобрения бесплодных полей. Глава же заведения, о котором идет у нас речь, не получал с подмосковного своего имения никаких доходов именно потому, что земля там бесплодная. И вот его озаряет мысль, нельзя ли устроить в Москве гуано. Если мы еще к этому предположим, что он читал эту статью у открытого окна и увидал густую стаю голубей, опускающуюся на крышу казенного заведения, то объяснится совершенно просто, как он пришел к решению, имевшему впоследствии столь для него неприятный исход.

Он с спокойною совестью занялся производством. К концу года все чердаки преисполнены уже были голубями, и весной он имел утешение отправить несколько подвод голубиного гуано на свои подмосковные нивы.

На следующий год производство, как и следовало ожидать, пошло еще успешнее. Голуби, привлекаемые обильным кормом, заняли не только чердаки, но и верхний этаж заведения. Естественно, это несколько стеснило помещение младенцев и произвело между ними большую смертность.

Золотые очки с улыбкой умолкают. Общее безмолвие по разным причинам. Черноглазая девица задыхается от негодования; серый чиновник до того придавлен ожиданием бед от подобных разговоров, как будто сам был сильно замешан по делу о гуано; косматая голова, щурясь, всех обозревает, словно все не люди, а какие-нибудь пирожки или иллюстрации, которые ей вовсе не по вкусу, но которыми, тем не менее, приходится довольствоваться в данную минуту. Купчик Андрей Иванов как-то особенно пожимается, одним глазом взглядывает не без сарказма на «москвича», а другим, не без почтения, на золотые очки.

Золотые очки, помолчав, продолжают, обращаясь к черноглазой девице:

— Самое главное — это недостаток образования. Молодые силы России велики.

При этом золотые очки избочаются, как молодые юнкера, подносящие на гулянье розу красавице и дающие понять этой виновнице их восторгов и страданий, что она и самые розы превосходит прелестью. Нет сомнения, что они также жалают дать понять черноглазой девице, что она — пленительная представительница великих сил молодой России.

— Силы эти…

Пронзительный свисток прерывает многообещавшую тираду.

Начинается суета, возня, давка. Со всех сторон жужжит: «Буфет! Буфет!», раздается хлопанье дверей, проносятся струи кухонного запаха, женский наставнический голос пищит с нижегородским акцентом: «Ne courez pas, George» [14] Не беги, Жорж! — фр. .

— Чайку изопью! — вдруг все покрывает какой-то бас.

Золотые очки раскланиваются преимущественно с черноглазой девицей и удаляются с улыбкой.