Светлое будущее

Мы зашли в букинистический на улице Горького, составили список имеющихся там западных книг о крамольных художниках (а торгуют ими вовсю — выгодно!), перечислили их Диме и спросили, что он хотел бы иметь (ничего себе сюрприз!). Дима не колеблясь заказал Сальватора Дали — самую дорогую книжку.

— А ты знаешь, сколько она стоит? — спросила Тамара.

— Ничего, — сказал Дима, — не обедняете. У меня день рождения только раз в году.

Недалеко от нашего дома мы увидели Пьяную старуху.

— Гляди, — толкнула меня Тамурка. — Какой кошмар. Пропивает небось все до копейки. Представляю, иметь такую мамочку или свекровь!

— Несчастное существо.

— Не будь наивным. Знаешь, сколько она заколачивает на этом тряпье?!

— Так тебя утвердили, — сказал Дима. — Прекрасно! Повезешь мое письмо. Обыскивать вас не будут. Опустишь там в почтовый ящик, и все.

— Подведешь ты меня под монастырь, — говорю я.

Письмо мне везти не хочется почему-то, но чувствую,что придется. Просто неудобно перед Димой, Антоном. И даже перед Тамарой, которая считает меня трусом.

— Ладно, — говорю я. — А что за письмо?

— Видишь ли, какое дело, — говорит Дима. — Сейчас по официальной почте получить приглашение из Израиля не так-то просто. Не пропускают письма. А в ОВИРе принимают только приглашения, полученные по почте. Вот я и задумал такую комбинацию. Пусть мне из Израиля пришлют несколько писем с подходящим конвертом (хотя бы одно дойдет). Любого содержания. Пусть пишут, что в Израиле плохо, пусть не советуют уезжать отсюда. А приглашение привезешь ты.

У меня, очевидно, стало такое выражение лица, что все захохотали.

— Да ты не бойся, — сказал Дима. — Пока ты будешь отстаивать чистоту марксизма и цитировать нашего вождя, все будет сделано наилучшим образом. Главное — опусти письмо. А приглашение тебе передадут так, что комар носа не подточит. Какой-нибудь просоветски настроенный западный марксист подарит тебе оттиски своих статей. Или что-нибудь другое.

— Ну и дела, — сказал я. — А ты, Антон, какое мне поручение даешь? Привезти твою статью, разоблачающую пороки советского общества? Или целую книгу?

— К сожалению, — сказал Антон, — я пока не сделал ничего стоящего. Но к следующей поездке...

— Следующей поездки не будет, — сказал я. — Эта последняя. Так что уж давай, что есть.

— Не торопись, — сказал Антон. — Еще не все потеряно. Некоторые шансы проскочить в членкоры у тебя есть. Придраться к тебе пока не к чему. Канарейкину ты нужен до зарезу, а он пока в силе. У него у самого скоро дела пойдут на спад, и он будет всячески тебя проталкивать как своего человека. Васькина не любят. Слишком уж он гнусен. Время его приближается, но еще не наступило в полную силу. Остальные конкуренты не в счет.

— Как сказать, — тихо заметила Наташа. — В таких ситуациях обычно вылезает самая незаметная серенькая безобидная личность.

— Наташка права, — сказал Дима. — Но шансы у тебя пока еще есть. Очень здорово, что у тебя в «Коммунисте» статья выходит.

— Ерунда, — говорю я. — Самая пустяковая холуйская и прохиндейская заметка.

— Не имеет значения содержание, — говорит Антон. — Важен сам факт публикации.

— А тебе-то от этого что? — говорит Тамара.

— Хочу, чтобы твой супруг стал академиком, — говорит Антон. — Во-первых, это мне выгодно. Защита. Потом — повезет мою крамольную книжку па Запад. А во- вторых, я же его все равно люблю. Ему приятно стать академиком. И мне это приятно.

Потом мы говорим о дефиците продуктов питания, о повышении цен, о глупостях нашей политики в Африке, о готовящемся процессе над Караваевым, о последних выступлениях Солженицына и т. п.

— Скажи, — спрашиваю я Диму, — ты окончательно решился? Но почему? Ты же тут отлично устроен. Квартира. Дача. Машина. Работа — не бей лежачего. Чего тебе еще нужно? Ты же не так уж молод, чтобы рассчитывать на что-то...

— Ты знаешь, что такое чудо-юдо? — спросил Дима. — Это — еврейский мальчик, принятый на мехмат МГУ в этом году. У меня ребята подрастают. Я не хочу потом думать, что если они не добьются успеха, то это из-за пятого пункта в анкете. Но между нами говоря, главное не в этом. Это — пустяк. Просто для меня дальнейшая жизнь здесь стала лично оскорбительной. И вовсе не потому, что я еврей, а потому, что я так и не смог стать до конца советским человеком. А раз возможность есть, почему бы не рискнуть? И кстати, еврейский вопрос в Советском Союзе основательно искажен. Никто не заинтересован, чтобы суть его стала ясной. Евреи заинтересованы в том, чтобы выглядеть просто гонимыми за то, что они евреи, т. е. быть просто жертвами антисемитизма. Выгоды от этого для них и на Западе и тут очевидны. Провалился парень на экзаменах из-за отсутствия способностей и знаний — еврей! Назначили на пост Иванова, а не Абрамовича — еврей! Знаете анекдот о том, как заика объяснял свой провал на конкурсе дикторов телевидения тем, что он — еврей? В этом большая доля истины. И власти наши заинтересованы в том, чтобы обсуждение еврейской проблемы не шло глубже вопроса о наличии или отсутствии антисемитизма. Они имеют в своем распоряжении мощные средства борьбы с обвинениями в антисемитизме. О каком антисемитизме может идти речь у нас? Возьмите Академию наук. Что пи физик или математик, то еврей. Возьмите кино, музыку, медицину, литературу... А между тем тут имеются две очень важные и глубокие проблемы, о которых все дружно помалкивают. Первая проблема — естественный процесс жизни, в котором малочисленный народ теряет былые преимущества и все более подпадает под действие общих законов советской жизни. Что я имею в виду? Сколько раньше было ученых, кафедр, профессоров, секторов, институтов, ансамблей, музыкантов, юристов и т. п.? А теперь? Милые мои, евреев просто численно уже не хватает, чтобы сохранить прежнее влияние и реализовать традиционно еврейскую солидарность. К тому же гигантская армия народов России поставляет уже достаточно большое число способных и образованных людей, успешно конкурирующих с евреями. Пусть процент таких людей не велик. Но абсолютная масса их огромна. И даже если еврейское население не ассимилируется прочей массой населения России за счет смешанных браков (между прочим, их очень мало; и вообще смешанные браки редкость; народы перемешиваются, но главным образом — путем перемешивания в пространстве и разрыва многих старых национальных связей), еврейское население ожидает весьма печальная перспектива: завести со временем такой же образ жизни, какой ведет в среднем русское население. А на этот естественный процесс накладывается другой — чисто социальный. Это — вторая проблема. Дело в том, что благодаря своей национальной солидарности евреи образовали в советском обществе множество неофициальных организаций, фактически противостоящих государственно-партийным организациям. И эта солидарность охватила значительную часть русского населения, в особенности — интеллигенцию. Вы же знаете, русский народ как великий народ не склонен к национальной солидарности такого рода, как еврейская. Скорее, наоборот, он склонен к национальной разобщенности, к взаимной неприязни, к взаимоотталкиванию. Качество, очень удобное для советского строя жизни. Стремление русской интеллигенции к объединению, зародившееся в прошедшую либеральную эпоху, реализовалось, что вполне естественно, через сложившуюся уже еврейскую общность. Любопытно, что именно космополитичные по идее евреи стали играть активную роль патриотов русской культуры, а русские интеллигенты в значительной части проявили космополитические тенденции — факт в пользу того тезиса, что тут сложилась проблема чисто социальная. Лишь в силу исторических условий эта проблема приобрела характер еврейской. Иначе говоря, тенденция либеральной советской интеллигенции к консолидации приняла форму еврейской проблемы. Ничего нет удивительного в том, что и крайнее проявление либеральных тенденций этой эпохи — диссидентство — приняло те же очертания. В результате никогда не прекращавшаяся борьба властей просто против диссидентов, оппозиционеров, недовольных и т. п., естественно, против питающей и охраняющей их либеральной среды превратилась в борьбу против евреев. Советский антисемитизм, дорогие мои, есть прежде всего борьба советских властей против социальной оппозиции, бьющая как следствие по еврейскому населению более явным образом, чем по русской интеллигенции. Это в перспективе более опасный враг коммунизма, чем евреи. Евреи в общем-то народ глубоко коммунистический.