Сомерсет Моэм - Сотворение Святого

— Он, должно быть, рехнулся, — удивился Маттео.

— Он рехнулся, рехнулся от гордости и не понимает, что живет не по средствам.

— Говорю вам, это больше терпеть нельзя! — воскликнул Лодовико.

— И меня предупреждают, что он грозится заткнуть мне рот, — добавил Кеччо. — На днях он беседовал с Джузеппе Элбисиной и сказал ему: «Надо бы Кеччо поостеречься. Он может зайти слишком далеко и узнать, что рука правителя не такая мягкая, как рука друга».

— Я тоже слышал его слова, звучащие, как угрозы, — вставил Алессандро.

— Мы все слышали, — кивнул Лодовико. — Если Джироламо выходит из себя, он не думает, что говорит, и тогда становится ясно, какие планы вынашивают он и его молчаливая жена.

— Теперь, мессир, вы понимаете, в каком мы положении, — обратился ко мне Кеччо. — Под нами бушует огонь, а земля так тонка, что мы вот-вот провалимся в самое пекло. Вы должны пообещать более не искать повода для ссоры с вашим соотечественником, этим Эрколе Пьячентини. Он один из фаворитов Джироламо, и тот не позволит его тронуть. Если вы убьете Пьячентини, граф воспользуется этой возможностью, чтобы арестовать нас всех, и нас будет ждать судьба флорентийских Падзи [13] Знатная и богатая флорентийская семья, враждовавшая с Медичи. Неудавшаяся попытка убийства Лоренцо Медичи, предпринятая в 1478 г., закончилась для Падзи крайне печально — смертью многих ее членов и конфискацией имущества. . Вы обещаете?

— Я обещаю отложить месть до более благоприятного времени.

— А теперь, господа, мы должны разойтись, — подвел Кеччо итог нашей встречи.

Когда мы прощались, Алессандро повернулся к Маттео.

— Завтра ты должен привести своего друга к моей сестре. Она будет рада видеть вас обоих.

Мы ответили, что безмерно счастливы такому предложению, и Алессандро и Лодовико Пансекки оставили нас.

Маттео задумчиво посмотрел на Кеччо:

— Кузен, все это выглядит как заговор.

Кеччо даже вздрогнул.

— А что делать, если люди недовольны Джироламо.

— А ты? — настаивал Маттео. — Как я представляю себе, тебя не очень-то волнует, дерут с людей налоги или нет. Ты же знал, что рано или поздно налоги вновь будут брать сполна.

— Разве он не оскорбил меня, прислав ко мне сборщика за долгом?

— И это все? — Маттео пристально смотрел на кузена.

Кеччо опустил глаза, но потом вновь встретился взглядом с Маттео.

— Нет, — наконец ответил он. — Восемью годами раньше я был Джироламо ровней, а теперь я его слуга. Мы дружили, он любил меня как брата, а потом появилась его жена, дочь Франческо Сфорцы, приблуда, и постепенно он отдалился от меня. Стал холоден и сдержан, начал показывать, что он здесь хозяин, и теперь я не больше чем гражданин среди граждан, но никак не ровня правителю.

Кеччо какое-то время молчал, но на лице читалось неистовство его эмоций.

— Все это касается тебя в той же степени, что и меня, Маттео. Ты — д’Орси, а д’Орси не рождены слугами. Когда я думаю, что этот человек, внебрачный ребенок папы, относится ко мне так, словно выше меня по происхождению, у меня перехватывает дыхание. Я хочу кататься по полу и рвать на себе волосы. Ты знаешь, что д’Орси знатны и богаты уже три столетия? Медичи бледнеют перед ними, потому что они были горожанами, а мы — всегда дворянами. Мы изгнали Орделаффи, потому что они хотели поставить над нами незаконнорожденного ребенка, и мы должны смириться с этим Риарио? Клянусь, я этого не вынесу.

— Хорошо сказано! — кивнул Маттео.

— Джироламо уйдет, как ушли Орделаффи. Бог свидетель, я в этом клянусь!

Я взглянул на Маттео и увидел, что страстность Кеччо зажгла и его: лицо раскраснелось, глаза сверкали, голос стал хриплым.

— Но не повторяй свою же ошибку, Кеччо, — предупредил он. — Больше никаких правителей со стороны. В Форли должны править д’Орси.

Какое-то мгновение Кеччо и Маттео смотрели друг другу в глаза. Потом по телу первого пробежала дрожь, словно к нему вернулось благоразумие, он повернулся к нам спиной и вышел за дверь.

Маттео в задумчивости покружил по комнате и, повернувшись ко мне, сказал:

— Пошли.

Мы направились в нашу гостиницу.

На следующий день мы пошли к донне Джулии.

— Кто она? — спросил я у идущего рядом Маттео.

— Вдова!

— Что еще? — спросил я.

— Позорище Форли!

— Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?

— Откуда мне знать? — смеясь, ответил он. — С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная скорее всего Клаудией Пьячентини.