Эрнст Гофман: Тайны

Из всего этого, милостивый государь, вы можете видеть, как хорошо знаю я вас, гораздо лучше, чем вы меня. Ближайшее наше знакомство не может быть приятно для нас обоих, почему нам всего лучше старательно избегать друг друга. Я уже с этой целью принял все меры, чтобы вы никогда не могли узнать настоящего моего местопребывания… Adieu pour jamais! [1] Прощай навсегда! (франц.).

Еще слово!.. Не правда ли, вас мучит любопытство узнать, при мне или нет мое небесное дитя?.. Ха-ха-ха! Ну конечно, мучит. Но вы не узнаете об этом ни йоты, и это огорчение пусть послужит вам некоторым наказанием за все то, что я потерпел от вас.

С полным почтением, которого вы, милостивый государь, некогда заслуживали, остаюсь

преданный вам

Ириней Шнюспельпольд,

отставной канцелярский заседатель

из Бранденбурга.

Берлин, 25 мая 1821 г.

P.S. A propos… Вероятно, вы знаете или легко можете узнать, где здесь можно найти лучшие дамские наряды. Если вы не откажетесь мне сообщить это, то я между девятью и десятью часами вечера буду ждать вас в моей квартире».

Письмо это было адресовано следующим образом:

«Его высокородию

Господину Э.Т.А.Гофману,

находящемуся в данную минуту

в Тиргартене у Кемпфера».

И действительно, тот, кому было адресовано это письмо и кого мы краткости ради будем обозначать буквами Гфм, получил его как раз в то время, когда садился за стол в так называемой испанской компании, которая собирается каждые четырнадцать дней в Тиргартене у Кемпфера с единственной целью хорошо пообедать по-немецки.

Можно себе представить, как был поражен Гфм, когда, взглянув по своему обыкновению на подпись, увидел имя Шнюспельпольда. Он пробежал первые строки, но, увидев, что письмо было длинно и притом написано какими-то удивительными, неразборчивыми буквами, а по содержанию оно должно было в высшей степени возбудить его интерес, хотя, вероятно, не особенно приятным образом, Гфм счел более благоразумным отложить чтение письма и положил его в карман… Но была ли тут замешана нечистая совесть или просто его мучило любопытство, только друзьям невольно бросилось в глаза беспокойство и рассеянность Гфм. Он не мог поддерживать никакого разговора, бессмысленно смеялся, когда профессор Б. сыпал остроумнейшими остротами, давал ответы невпопад, — словом, Гфм стал невозможным. Едва все встали из-за стола, Гфм удалился в уединенную аллею и вытащил письмо, которое точно жгло его карман. Хотя в письме этом его и покоробило то обстоятельство, что чудаковатый канцелярский заседатель Ириней Шнюспельпольд обращался с ним так грубо и отзывался так беспощадно о его произведениях, но это впечатление скоро изгладилось, и Гфм готов был даже прыгать от радости по следующим двум причинам.

Во-первых, Гфм обратил внимание на то, что несмотря на брань и упреки, Шнюспельпольд не мог помешать случайному биографу узнать его ближе и даже, может быть, проникнуть в романтическую тайну опекаемой им греческой княжны. И в самом деле, разве Шнюспельпольд в гневе не назвал улицы и номера дома, где он остановился, хотя и заявлял торжественно, что никто, и всех менее Гфм, может узнать место, где он скрывается. Затем самый вопрос о дамских нарядах не доказывал ли, что и она, нежный предмет высокой тайны, скрывалась там же? Гфм оставалось только пойти по адресу между девятью и десятью часами для того, чтобы увидеть наяву, воочию то, что он знал лишь как фантастическую мечту… Какая чудная перспектива для писателя!

Во-вторых, Гфм готов был прыгать от радости еще и потому, что неожиданная милость судьбы извлекала его из очень неприятного положения. Старая испытанная пословица говорит, что «обещать, все равно, что задолжать». А между тем Гфм в «Карманном Альманахе» на 1821 год обещал рассказать все, что узнает далее о бароне Теодоре фон С. и его таинственном приключении. Время исполнения обещания наступало; типографщик налаживал станок, иллюстратор чинил карандаш, гравер готовил медные доски. Высокочтимые издатели альманаха спрашивают: «Что же, любезнейший, готов ваш рассказ для нашего выпуска в 1822 году?» А Гфм не знает ничего, решительно ничего, так как источники, из которых вытекли «Ошибки», иссякли… Наступают последние числа мая. Издатели альманаха объявляют: «Мы еще можем ждать до половины июня, хотя вы похожи на человека, говорящего на ветер и не могущего исполнить свое обещание». А Гфм все еще ничего не знает, до 3 часов пополудни 25 мая он не знал ровно ничего. Но тут он получил знаменательное письмо Шнюспельпольда, явившееся ключом к плотно запертым дверям, перед которыми он стоял огорченный, без всякой надежды… Какой бы автор не пренебрег тут несколькими колкостями, когда благодаря им он избавляется от затруднений!..