Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

Но все кругомъ какъ-будто сговорилось противъ меня: хозяинъ не стоялъ спокойно у замочной скважины; порой я слышалъ сдавленный хохотъ и видѣлъ, что онъ дрожитъ. Улица также развлекала меня.

На противоположномъ тротуарѣ, на солнцѣ, сидѣлъ мальчикъ, игралъ самымъ безобиднымъ образомъ, связывая кучу маленькихъ бумажекъ, и никому не мѣшалъ. Вдругъ онъ вскакиваетъ и начинаетъ ругаться: въ окнѣ второго этажа онъ видитъ рыжебородаго человѣка, который плюетъ ему на голову. Мальчикъ заплакалъ отъ злости и безсильно началъ ругаться по его адресу; а человѣкъ изъ окна хохоталъ ему въ лицо.

Я отвернулся, чтобы не видѣть мальчика.

— Такъ повелѣваетъ мнѣ моя собственная совѣсть…

Невозможно продолжать. Наконецъ все смѣшалось у меня въ головѣ; мнѣ показалось, что все написанное мной никуда не годится, да и самая идея ужасная чепуха: въ средніе вѣка вообще нельзя было говорить о совѣсти; совѣсть открылъ танцовальный учитель Шекспиръ, слѣдовательно вся моя рѣчь невѣрна, такъ что въ этихъ листахъ нѣтъ ничего хорошаго. Я снова пробѣжалъ ихъ, и мои сомнѣнія исчезли; я нашелъ въ нихъ великолѣпныя мѣста, имѣющія большое значеніе. И я снова почувствовалъ потребность приняться за свою драму и окончить ее.

Я всталъ и прошелъ мимо двери, не обращая вниманія на хозяина, дѣлавшаго мнѣ отчаянные знаки, чтобы я не шумѣлъ. Я увѣренно прошелъ черезъ прихожую, поднялся по лѣстницѣ во второй этажъ и вошелъ въ свою прежнюю комнату. Моряка тамъ не было; онъ былъ у хозяйки, въ общей комнаткѣ; кто же могъ помѣшать мнѣ посидѣть здѣсь минутку. Я не трону его вещей, не подойду даже къ его столу, я только сяду на стулъ около двери и буду чувствовать себя прекрасно.

Нѣсколько минутъ работалось превосходно. Реплика за репликой возникали въ головѣ; я пишу, не останавливаясь. Я заполняю одну страницу за другой, катаю черезъ пень-колоду и ликую отъ восторга, что у меня такое прекрасное настроеніе. Мнѣ приходитъ въ голову счастливая мысль о колокольномъ звонѣ, который долженъ раздаться въ извѣстный моментъ моей драмы. Это будетъ замѣчательно хорошо.

На лѣстницѣ раздаются шаги. Я дрожу, сижу наготовѣ, исполненный ужаса, возбуждаемый голодомъ.

Я нервно прислушиваюсь и держу карандашъ въ рукѣ, не будучи въ состояніи написать ни одного слова. Дверь отворяется, и въ комнату входитъ хозяйка. съ морякомъ.

Прежде чѣмъ я успѣлъ попросить извиненія, хозяйка громомъ на меня грянула.

— Господи Боже мой, онъ опять здѣсь сидитъ!

— Извините меня, — сказалъ я; хотѣлъ прибавить еще что-то, но не могъ.

Хозяйка распахнула дверь и закричала:

— Если вы сейчасъ не уберетесь, чортъ возьми, я позову полицію!

Я всталъ.

— Я хотѣлъ съ вами проститься, — пробормоталъ я, — и я ждалъ вашего прихода. Я здѣсь ничего не трогалъ… и сидѣлъ вотъ на этомъ стулѣ…

— Это пустяки, — сказалъ морякъ, — на кой чортъ орать, оставьте его въ покоѣ!

Я, однако, вышелъ. Когда я спустился по лѣстницѣ, мной овладѣла отчаянная ярость противъ этой безформенной, толстой женщины, шедшей за мной по пятамъ, чтобы какъ можно скорѣе выпроводить меня. Я остановился на минутку и готовъ былъ обдать ее потокомъ ругательствъ. Но я во-время одумался и замолчалъ; замолчалъ изъ благодарности къ чужому человѣку, шедшему за нею. Хозяйка все время преслѣдовала меня и ругалась, не переставая, а раздраженіе мое росло съ каждымъ шагомъ.

Мы сошли на дворъ; я иду очень медленно и размышляю о томъ, не затѣять ли мнѣ ссору съ хозяйкой. Въ эту минуту я обезумѣлъ отъ ярости и, полный кровавыхъ намѣреній, думалъ объ ударѣ въ животъ, который положилъ бы ее на мѣстѣ. Въ дверяхъ мимо меня проходитъ разсыльный и кланяется; я не отвѣчаю ему; онъ обращается къ хозяйкѣ, и я слышу, что онъ спрашиваетъ меня; тѣмъ не менѣе я не оборачиваюсь.

Въ нѣсколькихъ шагахъ за дверью онъ догоняетъ меня, кланяется и передаетъ мнѣ письмо.

Съ досадой и поспѣшностью я вскрываю конвертъ; изъ него выпадаетъ десятикроновая бумажка — и больше ничего, ни одного слова.

Я смотрю на разсыльнаго и спрашиваю:

— Что это за шутки, отъ кого письмо?

— Не знаю, — отвѣчаетъ онъ. — Мнѣ дала его какая-то дама.

Я стою въ недоумѣніи. Разсыльный уходитъ. Я сую бумажку обратно въ конвертъ, комкаю все это, оборачиваюсь къ хозяйкѣ, смотрящей мнѣ вслѣдъ, и бросаю ей въ лицо. Больше я ничего не сказалъ, ни звука не произнесъ. Я замѣтилъ только, что она разглядѣла скомканную бумажку до моего ухода.

— Да, вотъ что значитъ поступать: въ жизни честно! Ни слова не сказать, не торгуясь, спокойно смять кредитку и бросить въ лицо врагамъ. Это называется поступать съ достоинствомъ. Вотъ какъ нужно поступать съ такими скотами!