Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

Въ порывѣ дурачества, мнѣ вдругъ пришло въ голову подойти къ разсыльному, пожать ему руку, посмотрѣть внимательно ему въ лицо и затѣмъ отойти безъ всякихъ разъясненій. Я прекрасно различалъ всѣ оттѣнки смѣха и голосовъ прохожихъ. Послѣ этого я началъ разсматривать птичекъ, прыгавшихъ по мостовой, затѣмъ предался изученію камней мостовой, на которыхъ нашелъ много всякихъ знаковъ и фигуръ. Между тѣмъ я уже былъ на площади Стортинга.

Вдругъ я останавливаюсь и пристально смотрю на дрожки. Извозчики, болтая, разгуливаютъ взадъ и впередъ, лошади стоятъ, понуривъ голову, погода отвратительная! — Подавай, — крикнулъ я и подтолкнулъ себя локтемъ. Я быстро подошелъ и вскочилъ въ первый попавшійся экипажъ. — Уллевольдсвей, № 37! — крикнулъ я. Мы покатили.

Дорогой извозчикъ началъ оборачиваться, нагибаться и заглядывать въ экипажъ, гдѣ я сидѣлъ подъ верхомъ. Онъ сдѣлался недовѣрчивымъ. Очевидно, его вниманіе привлекаетъ мое скверное платье.

— Надо застать дома одного господина! — крикнулъ я ему, чтобы предупредить его разспросы. И затѣмъ я началъ настойчиво объяснять ему, что мнѣ непремѣнно нужно встрѣтить этого человѣка.

Мы останавливаемся передъ № 37, я спрыгиваю, взлетаю на третій этажъ и звоню, колокольчикъ дѣлаетъ 6–7 страшныхъ ударовъ.

Мнѣ отворяетъ дѣвушка, я замѣчаю, что у нея золотыя сережки въ ушахъ и черныя пуговицы на сѣромъ лифѣ. Она испуганно смотритъ на меня.

Я спрашиваю Кирульфа, Іоахима Кирульфа, торговца шерстью, коротко и ясно, его нельзя ни съ кѣмъ смѣшать.

Дѣвушка покачала головой.

— Здѣсь нѣтъ никакого Кирульфа, — говоритъ она.

Она пристально смотритъ на меня, хватается за задвижку двери, готовая закрыть ее. Она не даетъ себѣ ни малѣйшаго труда вспомнить этого человѣка, но у нея дѣйствительно такой видъ, какъ-будто она знаетъ личность, о которой я спрашиваю, еслибъ она хоть немного подумала, лѣнтяйка! Я злюсь, поворачиваюсь къ ней спиной и бѣгу внизъ по лѣстницѣ.

— Нѣтъ его здѣсь, — кричу я извозчику.

— Не здѣсь?..

— Нѣтъ, поѣзжайте на Томтегаденъ, № 11.

Я былъ въ ужасномъ волненіи и заразилъ имъ кучера. Онъ рѣшилъ, что дѣло идетъ о чьей-то жизни, и, ни слова не говоря, началъ погонять своихъ лошадей.

— Какъ его зовутъ? — спросилъ онъ, повернувшись на козлахъ.

— Кирульфъ, торговецъ шерстью Кирульстъ.

Извозчикъ согласился со мной, что трудно смѣшать съ кѣмъ бы то ни было человѣка съ такой фамиліей. Что, онъ не носитъ свѣтлаго сюртука?

— Что? — воскликнулъ я, — свѣтлый сюртукъ; вы съ ума сошли! Понимаете ли вы, о чемъ мы говоримъ? Этотъ свѣтлый сюртукъ былъ такъ некстати и портилъ мнѣ всего человѣка, котораго я создалъ въ своемъ воображеніи.

— Какъ, вы сказали, его зовутъ? Кирульфъ?

— Ну да, что тутъ страннаго? это имя никого не позоритъ.

— Что, у него волосы не рыжіе?

Очень возможно, что у него были рыжіе волосы, но, когда извозчикъ упомянулъ объ этомъ, я вдругъ сразу убѣдился, что онъ былъ правъ. Я былъ благодаренъ извозчику и сказалъ ему, что онъ угадалъ; было бы неестественно, если бы этотъ человѣкъ не былъ рыжимъ

— Значитъ, я его раза два возилъ, — сказалъ извозчикъ, — нѣтъ ли у него узловатой палки?

Теперь я видѣлъ этого человѣка совсѣмъ живымъ передъ собой и сказалъ.

— Ха-ха, никто его никогда не видѣлъ безъ узловатой палки. Въ этомъ отношеніи вы можете быть вполнѣ спокойны.

Да, это было ясно, что это былъ тотъ самый человѣкъ, котораго онъ возилъ… Онъ узналъ его…

И мы помчались такъ, что только искры изъ-подъ копытъ сыпались.

Однако, въ продолженіе всего этого возбужденнаго состоянія, я ни на минуту не терялъ присутствія духа. Мы проѣзжаемъ мимо городового, и я замѣчаю, что у него на бляхѣ 69 номеръ. Эта цифра, какъ заноза, засѣла въ моемъ мозгу. 69 ровно 69.

Я никогда не забуду это 69. Я откинулся въ глубь дрожекъ, я былъ жертвой припадковъ безумія, я съежился подъ верхомъ, чтобы никто не видалъ, что я шевелю губами и разговариваю, какъ идіотъ, самъ съ собой! Безуміе бушуетъ въ моемъ мозгу, и я оставляю его продолжать это дѣлать, сознавая, что я — жертва непреодолимыхъ силъ. Я начинаю смѣяться тихо и страстно, безъ всякой причины, все еще навеселѣ отъ выпитаго пива. Мало-по-малу мое возбужденіе проходитъ и покой возвращается. Я ощущаю холодъ въ своемъ раненомъ пальцѣ и сую его между шеей и воротомъ рубашки, чтобъ немного согрѣть его. Мы пріѣхали на Томтегаденъ. Извозчикъ остановился. Я слѣзаю, не спѣша, лишенный всякой мысли, вялый, съ тяжелой головой. Я вхожу въ ворота, прохожу на задній дворъ, пересѣкаю его, стучу въ какую-то дверь, отворяю ее и вотъ я въ какомъ-то коридорѣ, въ передней съ двумя окнами. Въ одномъ углу стоятъ два сундука, одинъ на другомъ, а вдоль стѣны — старыя нары, на которыхъ лежитъ одѣяло. Направо, въ сосѣдней комнатѣ, я слышу дѣтскій плачъ, а надо мной, во второмъ этажѣ, стучитъ молотъ по желѣзному листу. Все это я воспринимаю въ ту минуту, какъ вхожу.