Кнут Гамсун - Бенони (пер. Ганзен)

— Господи Твоя воля, — прямо не вѣрится, что это человѣкъ писалъ! — сказалъ молодой Аренценъ, вытаращивъ глаза.

— Ну, я этого не нахожу, — замѣтила Роза. Но ей было очень неловко, и она сейчасъ же спрятала письмо въ карманъ.

— «Изъ новостей могу тебѣ сообщить, что намъ дали отличнаго пастора», — пробормоталъ онъ, косясь на Розу.

— Ахъ, зачѣмъ я показала тебѣ! — вырвалось у нея съ досадою.

Она, сердитая, сконфуженная, принялась прибирать что-то, а онъ не могъ удержаться, чтобы еще разокъ не поддразнить ее:- Какъ бишь его звали, того гельгеландца, который утопъ? Андреасъ Гельгесенъ, кажется? Смотри, не забудь!

Роза отвѣтила изъ глубины комнаты:- Ты не смотришь на то, сколько онъ сдѣлалъ для меня. Теперь вдобавокъ еще купилъ клавесинъ и рабочій столикъ мадамъ Маккъ.

— Да, теперь тебѣ ужъ не видать ихъ!

— Я не къ тому говорю, что мнѣ ихъ не видать, а къ тому, что онъ купилъ ихъ, вошелъ въ такіе расходы. Нѣтъ, это ужасно гадко съ моей стороны… я готова плакать.

— Эхъ, — раздражительно сказалъ онъ, и всталъ.

Розу взорвало. — Что ты сказалъ? Неужто у тебя и сердца нѣтъ? Нѣтъ, теперь ужъ я напишу ему непремѣнно; сейчасъ же пойду наверхъ и напишу заодно. Пусть хоть получитъ отъ меня письмецо за все добро, котораго онъ желалъ мнѣ.

— А я захвачу съ собой письмо завтра утромъ, — сказалъ молодой Аренценъ.

На другое утро молодой Аренценъ снова предложилъ захватить съ собой письмо къ Бенони, но Роза отказалась:- Нѣтъ, ты попросту оставишь его у себя.

— Да, — согласился онъ. — А ты и въ самомъ дѣлѣ написала?

— Въ самомъ дѣлѣ? Разумѣется.

— Но посылать его все-таки не слѣдуетъ. Нельзя выдавать противъ себя такіе документы.

— Поди ты съ твоими разсужденіями! Письмо будетъ послано.

Когда служба въ церкви отошла, и молодой Аренценъ успѣлъ хорошенько показаться всѣмъ на церковномъ холмѣ, было уже поздно отправляться восвояси, и пришлось ему согласиться еще разъ переночевать у пастора. Зато Роза пообѣщала сопровождать его на другой день въ Сирилундъ.

Въ понедѣльникъ утромъ они и отправились въ путь, запасшись сумкой со съѣстнымъ и дорожной фляжкой. Роза взяла съ собой и свое письмо къ Бенони. Она все еще твердо намѣревалась сдать его на почту.

Когда они дошли до селенья, Роза свернула по направленію къ Сирилундской усадьбѣ, а молодой Аренценъ въ кистерское жилище. Они окончательно поладили. Передъ тѣмъ, какъ разстаться, Роза потребовала, чтобы онъ назначилъ срокъ, когда они повѣнчаются; онъ отвѣтилъ, что пусть она сама назначитъ, и она предложила двѣнадцатое іюня — когда кончается сушка трески. На томъ и порѣшили…

Въ недолгомъ времени рыбаки вернулись съ Лофотенскихъ промысловъ, а за ними и Бенони и другіе шкипера съ гружеными судами. Треску сразу отправили къ сушильнымъ площадкамъ на берегу, гдѣ ее сначала промывали, а потомъ сушили на скалахъ.

Съ послѣднимъ почтовымъ пароходомъ прибылъ еще диковинный господинъ, иностранецъ въ клѣтчатомъ костюмѣ и съ большимъ складнымъ удилищемъ, которое можно было разбирать на части и опять собирать. Это былъ англичанинъ, по имени Гью Тревельянъ, а лѣтъ ему могло быть отъ сорока до пятидесяти. Онъ сейчасъ же отправился къ скаламъ, гдѣ сушили треску, и наблюдалъ тамъ за промываньемъ рыбы два дня подъ рядъ, съ ранняго утра до поздняго вечера. Онъ не говорилъ ни слова и никому не мѣшалъ. Арнъ Сушильщикъ, поставленный надсмотрщикомъ, подошелъ къ англичанину, поздоровался и спросилъ, что онъ за человѣкъ. Но англичанинъ какъ будто и не замѣтилъ его. Съ иностранцемъ былъ парнишка, который таскалъ за нимъ чемоданчикъ, за что получилъ новенькій далеръ. Объ эту пору парнишка готовъ былъ свалиться съ ногъ отъ голода, — цѣлый день ничего не ѣлъ; Арнъ Сушильщикъ далъ ему перекусить изъ своей котомки и сталъ разспрашивать — что это за господинъ?

— Не знаю, — отвѣтилъ парнишка, — когда приказываетъ что-нибудь, такъ говоритъ словно мой меньшой братишка, а когда я спрошу его — не изъ чужихъ ли онъ краевъ, то ничего не говоритъ.

— Не изъ комедіантовъ ли, вотъ какіе по ярмаркамъ бродятъ? — высказалъ догадку Арнъ Сушильщикъ…

Англичанинъ стоялъ, опираясь на сложенное удилище, покуривалъ трубку и смотрѣлъ на работу. При этомъ онъ то и дѣло открывалъ свой чемоданчикъ и потягивалъ изъ бутылки. Батюшки, какъ онъ тянулъ! И глаза у него при этомъ становились такіе неподвижные… За день онъ выпилъ двѣ бутылки, и подъ конецъ сталъ время отъ времени присаживаться на камни, — ноги у него подкашивались. Черезъ два дня, когда промывка кончилась, диковинный Гью Тревельянъ взялъ съ собой парнишку и пошелъ. По дорогѣ онъ останавливался тамъ-и-сямъ, заглядывалъ внизъ въ обрывы и подымалъ камешки, которые взвѣшивалъ на рукѣ прежде, чѣмъ бросить. Возлѣ дома Бенони онъ опять весьма тщательно осмотрѣлъ горы и заставилъ парнишку отломить ему нѣсколько камешковъ, которые сунулъ въ чемоданъ. Затѣмъ онъ пожелалъ пройти въ сосѣдній приходъ, и парнишка повелъ его по общественному лѣсу, черезъ кряжъ, за что получилъ два далера. Тамъ англичанинъ составилъ свое удилище и принялся удить лососей въ большой рѣкѣ. Удилище было съ колесикомъ, на которое наматывалась леса и вытягивала рыбу изъ воды. Вечеромъ онъ зашелъ въ ближайшій крестьянскій дворъ и попросилъ позволенія попользоваться плитой, самъ сварилъ себѣ рыбу и съѣлъ ее. Послѣ того пришелъ къ хозяевамъ съ горстью серебряныхъ монетъ расплатиться. И хозяинъ двора, Мареліусъ изъ Торпельвикена, заключилъ съ иностранцемъ условіе на свободную рыбную ловлю въ теченіе всего лѣта за что выручилъ цѣлую кучу серебра, — англичанинъ не скупился. Лѣтомъ англичанину приходили письма, а на адресѣ стояло и «Hon.» и «Sir», такъ что онъ, видимое дѣло, былъ не изъ простыхъ. Поселился онъ неподалеку отъ двора Мареліуса, въ маленькой хижинѣ, выселивъ ея бѣдныхъ хозяевъ за хорошую плату. Цѣлыхъ два мѣсяца англичанинъ воздерживался; потомъ послалъ за водкой въ Сирилундъ и здорово пилъ двѣ недѣли, потомъ опять крѣпился до самой осени. Но молчаливымъ какъ былъ, такъ и остался.