Кнут Гамсун - Виктория (пер. В. К.)

— Вы гуляете и мечтаете?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ. — Я не мечтаю. Я просто хожу здѣсь.

— Я видѣла, что вы ходите взадъ и впередъ и хотила… Я видѣла васъ изъ окна. Я должна сейчасъ же вернуться.

— Благодарю васъ, что вы вышли, Викторія. Я былъ въ такомъ отчаяніи, а теперь все прошло. Простите, что я поклонился вамъ въ театрѣ; къ сожалѣнію, я былъ тоже здѣсь въ домѣ камергера и спрашивалъ васъ, я хотѣлъ васъ видѣть и узнать, чего вы хотите.

— Да, — сказала она, — вы же знаете все. Третьяго дня я сказала такъ много, что вы не могли не понять этого.

— Я попрежнему не увѣренъ во всемъ.

— Не будемъ больше говоритъ объ этомъ. Я сказала достаточно, я сказала слишкомъ много, а теперь вы страдаете изъ-за меня. Я люблю васъ, я не лгала третьяго дня и не лгу теперь, но многое раздѣляетъ насъ. Я очень люблю васъ, я говорю съ вами охотнѣе, чѣмъ съ кѣмъ-бы то ни было другимъ, но… Я не могу больше оставаться здѣсь, насъ могутъ увидѣть изъ оконъ. Іоганнесъ, существуетъ такъ много причинъ, которыхъ вы не знаете, поэтому вы не должны просить меня сказать, что я думаю. Я думала объ этомъ день и ночь; я думаю то, что я высказала. Но это невозможно.

— Что невозможно?

— Все. Все, слушайте, Іоганнесъ. Позвольте мнѣ быть гордой за васъ обоихъ.

— Хорошо, я согласенъ! Но третьяго дня вы были со мной ласковѣе. Вышло такъ, что вы встрѣтились со мной на улицѣ, вы были въ хорошемъ настроеніи, и вотъ…

Она вернулась, чтобы уйти.

— Развѣ я сдѣлалъ вамъ что-нибудь непріятное? — спросилъ онъ. Онъ измѣнился въ лицѣ и поблѣднѣлъ. — За что я лишился вашей…? Развѣ я что-нибудь нарушилъ за эти два дня?

— Нѣтъ, дѣло не въ этомъ! Я только думала объ этомъ, разве вы не думали объ этомъ? Развѣ вы не понимаете, что это совершенно невозможно. Я расположена къ вамъ, я очень цѣню васъ…

— И уважаю.

Она взглянула на него, улыбка сбѣжала съ ея губъ, и она еще горячѣе продолжала.

— Боже мой, неужели вы сами не понимаете, что папа сказалъ бы вамъ. Зачѣмъ вы заставляете меня говоритъ это? Вѣдь вы сами это знаете. Что изъ этого можетъ выйти? Развѣ я не права?

Молчаніе.

— Да, — отвѣтилъ онъ.

— А потомъ, — продолжала она, — есть такъ много причинъ… Нѣтъ, вы не должны больше ходить за мной въ театръ. Я такъ испугалась васъ. Вы не должны больше этого дѣлать.

— Хорошо, — сказалъ онъ.

Она схватила его за руку.

— Не можете ли вы хотъ ненадолго пріѣхать домой? Я была бы такъ рада. Какая у васъ горячая рука; а мнѣ такъ холодно. Нѣтъ, теперь ужъ мнѣ пора итти. Покойной ночи.

. . . . . . . . . . . .

— Покойной ночи, — отвѣтилъ онъ.

Холодно и сѣро тянулась улица, она казалась безконечно тянущейся лентой изъ песку. Ему встрѣтился мальчикъ, продававшій старыя, вялыя розы; онъ подозвалъ его, взялъ одну розу, далъ мальчику золотую монету въ пять кронъ и пошелъ дальше. Вскорѣ затѣмъ онъ увидѣлъ толпу дѣтей, играющихъ около воротъ. Мальчикъ лѣтъ десяти тихо сидѣлъ и смотрѣлъ на нихъ. Онъ слѣдилъ за игрой старческими, голубыми глазами, у него были впалыя щеки, четырехугольный подбородокъ, а на головѣ была надѣта холщевая шапочка. Эта была подкладка изъ-подъ шляпы. На ребенкѣ былъ надѣтъ парикъ, какая-то болѣзнь навсегда лишила его волосъ. Душа его казалась также совсѣмъ поблекшей.

Все это онъ замѣтилъ, хотя не имѣлъ никакого представленія, гдѣ онъ находится и куда идетъ.

Пошелъ дождь, онъ не замѣчалъ этого и не раскрывалъ зонтика, хотя цѣлый день носилъ его съ собой.

Выйдя, наконецъ, на площадь, гдѣ стояли скамейки, онъ подошелъ и сѣлъ на одну изъ нихъ. Дождь шелъ все сильнѣе и сильнѣе, машинально раскрылъ онъ зонтикъ и продолжалъ сидѣть. Вскорѣ его охватила непреодолимая усталость; мысли его начали путаться, онъ закрылъ глаза и задремалъ.

Черезъ нѣсколько времени его разбудилъ громкій разговоръ прохожихъ. Онъ всталъ и поплелся дальше. Мысли его прояснились, онъ вспомнилъ все происшедшее, даже мальчика, которому онъ заплатилъ пятъ кронъ за розу. Онъ вообразилъ себѣ восторгъ маленькаго торговца, когда онъ увидитъ, что — это золотая монета въ пятъ кронъ, а не въ двадцать пятъ ёръ. Богъ съ тобой!

И другія дѣти, спрятавшись отъ дождя, продолжали, можетъ-быть, играть въ воротахъ, а калѣка — десятилѣтній старикъ — сидѣль и смотрѣлъ на нихъ. Какъ знать, можетъ-быть, онъ сидѣлъ и радовался чему-нибудь, можетъ-быть, дома, на заднемъ дворѣ, у него была кукла, паяцъ или волчокъ. Можетъ-быть, онъ еще не все потерялъ въ жизни; можетъ-быть, въ его поблекшей душѣ еще теплилась надежда.