Кнут Гамсун - Виктория (пер. В. К.)

Онъ опустилъ голову.

— Нѣтъ, не говорите! — попросилъ онъ.

— Не здѣсь, — возразила она. — Я скажу это тамъ, дома.

Они пошли.

— Говорятъ, вы женитесь на дѣвочкѣ, которую вы спасли; какъ ее зовутъ?

— Вы говорите о Камиллѣ?

— Камилла Сейеръ. Говорятъ, что вы на ней женитесь.

— Да? Почему вы объ этомъ спрашиваете? Вѣдь; она еще ребенокъ. Я бывалъ у нихъ, у нихъ такой же большой, богатый замокъ, какъ и у васъ; я часто бывалъ у нихъ; нѣтъ, она еще ребенокъ!

— Ей пятнадцать лѣтъ. Мы встрѣчались съ ней въ обществѣ, я въ восторгѣ отъ нея. Она такая прелестная!

— Я не женюсь на ней, — сказалъ онъ.

— Нѣти, такъ нѣтъ.

Онъ взглянулъ на нее. Тѣнь пробѣжала по ея лицу.

— Почему вы теперь заговорили со мной объ этомъ? Вы хотите отвлечь мое вниманіе на другую?

Она быстро пошла дальше и ничего не отвѣтила. Они подошли къ дому камергера. Она схватила его за руку и повела за собой по лѣстницѣ наверхъ.

— Я не могу съ вами, — сказалъ онъ удивленно. Она позвонила, обернулась къ нему, грудь ея волновалась.

— Я люблю васъ! — сказала она, — Понимаете? Одного васъ люблю я!

Въ одно мгновеніе сбѣжала она на нѣсколько ступеней ниже, обняла его и поцѣловала. Она вся трепетала отъ его прикосновенія.

— Одного васъ люблю я, — повторила она, задыхаясь, съ затуманенными глазами.

Наверху отперли дверь, она вырвалась отъ него и быстро взбѣжала по лѣстницѣ.

Свѣтаетъ, забрезжилъ холодный, сѣрый сентябрьскій день.

Тополи шумятъ въ саду. Открывается окно, изъ него высовывается человѣкъ и тихо напѣваетъ. Онъ полуодѣтъ и словно опьяненъ отъ счастья.

Вдругъ онъ отворачивается отъ окна и смотритъ на дверь. Къ нему постучали. Онъ крикнулъ: «Войдите!» Вошелъ пожилой человѣкъ.

— Здравствуйте! — обращается онъ къ вошедшему. Но послѣдній блѣденъ и внѣ себя отъ гнѣва, въ рукахъ у него лампа, потому что не совсѣмъ еще свѣтло.

— Я попросилъ бы васъ еще разъ обратить вниманіе, г-нъ Мюллеръ, г-нь Іоганнесъ Мюллеръ, и подумать, справедливо ли, вѣжливо ли вы поступаете? — гремитъ разгнѣванный старикъ.

— Да, — отвѣчаетъ Іоганнесъ, — вы правы. Но сегодня ночью на меня нашло вдохновеніе, посмотрите, все это я написалъ сегодня ночью. Я недаромъ провелъ эту ночь. А теперь я кончилъ. Я только открылъ окно и тихо напѣвалъ.

— Вы пѣли во весь голосъ! — говорить старикъ. — Я никогда не слыхалъ такого громкаго пѣнія понимаете? Да еще ночью.

Іоганнесъ хватаетъ со стола цѣлую пачку листковъ.

— Посмотрите! — воскликнулъ онъ. — Увѣряю васъ, никогда еще не писалось мнѣ такъ легко. Меня какъ бы освѣтила продолжительная молнія. Однажды я видѣлъ молнію, скользившую по телеграфной проволокѣ, точно это былъ огненный шарфъ. То же произошло сегодня и со мной. Что же мнѣ дѣлать? Мнѣ кажется, вы не будете больше на меня сердиться, если услышите, какъ это все произошло. Я сидѣлъ и писалъ, я не шевелился; я помнилъ о васъ и старался сидѣть тихо. Но наступила минута, когда я уже ни о чемъ больше не думалъ, грудь моя разрывалась, можетъ-быть, я тогда всталъ, можетъ-быть, я даже не разъ вставалъ и ходилъ по комнатѣ. Я былъ такъ счастливъ.

— Я не слыхалъ шума ночью, — сказалъ старикъ. — Но съ вашей стороны непростительно открывать такъ рано окно и кричать во весь голосъ.

— Конечно. Это непростительно. Но, вѣдь, я же вамъ объяснилъ. Я никогда не проводилъ подобной ночи. Вчера мнѣ многое пришлось пережить. Вчера я шелъ по улицѣ и встрѣтилъ свое счастье. О, слышите ли, я встрѣтилъ мою звѣзду, мое счастъе. Знаете, она потомъ поцѣловала меня. Ея губы были красны, и я люблю ее, она цѣлуетъ меня и опьяняетъ меня. Дрожали ли у васъ когда-нибудь такъ губы, что вы не могли говорить? Я не могъ говоритъ. Мое сердце заставляло трепетатъ все мое тѣло. Я прибѣжалъ домой и заснулъ; я сидѣлъ вотъ на этомъ стулѣ и спалъ. Вечеромъ я проснулся. Душа моя была охвачена волненіемъ, и я началъ писать. Что я писалъ? Вотъ, это все здѣсь! Мною овладѣло рѣдкое, возвышенное вдохновеніе, небеса разверзлись передо мной, мнѣ казалось, что въ душѣ моей наступилъ теплый лѣтній день, ангелъ протягивалъ мнѣ чашу съ виномъ, и я пилъ, это былъ опьяняющій напитокъ, и я пилъ его изъ гранатовой чаши. Слышалъ я бой часовъ? Видѣлъ я, какъ потухла лампа? Дай вамъ Богъ понятъ это! Я пережилъ все снова, я шелъ съ моей милой по улицѣ, и всѣ оглядывались на нее. Мы пришли въ паркъ, встрѣтили короля, я снялъ шляпу и отъ радости почти коснулся ею земли, и король взглянулъ на нее, на мою милую, потому что она стройна и прекрасна. Мы вернулись въ городъ, и всѣ школьники оглядывались на нее, потому что она молода и одѣта въ свѣтлое платъе. Подойдя къ красному каменному дому, мы вошли въ него. Я проводилъ ее вверхъ по лѣстницѣ, и мнѣ хотѣлось опуститься передъ ней на колѣни. Тогда она обняла меня и поцѣловала. Это случилось вчера вечеромъ. Если бы вы спросили меня, что я написалъ, я отвѣтилъ бы, что эта единая неудержимая пѣснь о радости и счастьѣ. Мнѣ казалось, что счастъе лежитъ передо мной, киваетъ мнѣ своей гибкой шеей, улыбается и тянется ко мнѣ.