Фредерик Сулье - Мемуары Дьявола

Госпожа Дилуа протянула Луицци бумаги, отвернувшись, чтобы спрятать слезы, но барон остался неумолим:

— По правде, сударыня, лучше бы нам пойти до конца… И тогда, клянусь — буду молчать до гроба…

Госпожа Дилуа с ужасом отшатнулась от него.

— В таком случае, — решил Луицци, — мне остается только откланяться.

Она зажгла свечу, и барон увидел, насколько бедная женщина бледна и расстроена; в наступившей тишине она накинула шаль и знаком пригласила его к выходу. Луицци был жестоко уязвлен столь холодным и решительным отпором.

— Подумайте же хорошенько.

— Все. Решение принято.

— Я злопамятен.

— Я чиста, мне нечего бояться, господин барон.

— Прощайте же, сударыня.

— Прощайте, сударь.

Не произнеся больше ни слова, она проводила его к выходу, и Луицци вернулся в гостиницу. В сильном возбуждении он улегся спать, особенно взволнованный тем, что собирался сделать. Наконец ему удалось забыться; проснулся же он очень поздно.

Первым делом он поинтересовался, спрашивал ли его кто-нибудь.

Получив отрицательный ответ, он подумал: «Господин Шарль, похоже, одумался… или ненаглядная госпожа все-таки уговорила своего раба?»

За завтраком барон размышлял о том, как ему лучше поведать кому-нибудь о своем приключении. Луицци ни на минуту не сомневался в правильности своих поступков. Если уж мужчины не очень скромничают насчет женщин, подаривших им блаженство, то простят ли они радости, подаренные, как им кажется, другому? Но откровенность не такое уж легкое дело, как кажется. Нужно, чтобы кто-то вас спровоцировал, иначе вы будете выглядеть безответственным и пошлым болтуном. Луицци еще не решил, к кому обратиться, как вдруг слуга доложил о визите господина Барне.

— Сам Бог послал мне его. — Луицци решил, что господин Барне должен стоить своей жены.

Нотариус оказался толстым весельчаком с приятными манерами, с хитрым и умным лицом.

— Вы оказали мне честь, господин барон, обратившись ко мне; супруга сообщила, что вы хотели бы получить сведения о капиталах маркиза дю Валя?

— Верно, верно… — подтвердил Луицци, — но меня вполне устраивает то, что я узнал от вашей жены; поскольку мои планы сейчас несколько изменились, я хотел бы знать…

— Как обстоят дела у Дилуа? Жена рассказала мне все. Отличная, процветающая фирма, господин барон, с честной и доброй женщиной во главе.

— Черт! Быстро же вы ответили!

— Это сама порядочность.

— Не возражаю; может, она еще и воплощение добродетели?

— Головой ручаюсь.

— Тем лучше для вашей жены! — захохотал Луицци. Сдержавшись, он продолжил: — Извините, но я куда меньше вас верю в женское целомудрие; вы видите женщин главным образом в день подписания брачного контракта; да, тогда — любовь, восхищение и заверения в преданности; но затем…

— У вас есть основания полагать, что госпожа Дилуа…

— Судите сами.

Здесь он поведал господину Барне все о своем ночном приключении, не переставая смеяться — и над собой в том числе. Гнусная уловка, которая обагряет руки палача, словно он и сам тоже ранен.

— Никогда бы не подумал! — воскликнул нотариус. — Никогда и ни за что! Как? Шарль?

— Да-да, Шарль, а я в это время, как часовой, охранял их покой…

— И вы вошли затем снова…

— Да, но, клянусь честью, просто так; уже в достаточной степени противно замещать мужа, чтобы тянуло занять место после любовника.

— Любовника! Госпожа Дилуа — и любовник! — повторял ошеломленный нотариус. Луицци пришел в совершенный восторг от своей проделки; развалившись в кресле, он продолжал:

— Да, старина, я всего три дня в Тулузе, но вы и представить не можете, сколько я узнал о безупречных женщинах!

— Кто бы мог подумать? — не успокаивался господин Барне. — Ну надо же, малыш Шарль… Боже мой, Боже мой, ох уж эти женщины!

— Похоже, данная особа с самого начала дала понять, что она будет творить в будущем…

— Вы правы; хорошую собаку узнаешь по породе, а она, говорят, родилась… Но это нотариальная тайна, это свято.

— Ах да! Вы, наверно, знаете немало любопытных секретов; в частности, и о маркизе дю Валь?

— Да! Да, но никто никогда не узнает их от меня. Несчастная! Вот вам пример женщины, добродетельно и стойко сносившей все жизненные невзгоды!

Луицци покатился со смеху, но промолчал. Голубая дворянская кровь не позволяла ему бросить репутацию маркизы к ногам простого буржуа; но будь перед ним самый захудалый виконт, Арман без раздумий избавил бы его от излишних иллюзий. К тому же он вспомнил, что вечером увидит маркизу, а потому ограничился одним признанием, попросив только господина Барне продать его шерсть другой тулузской фирме. Нотариус, в свою очередь, вспомнил, что пришел к барону, чтобы обговорить продажу леса, и предложил ему заключить эту сделку с неким господином Бюре.