Сергей Толстой - Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1

В четверг 21 апреля 1216 г. в битве на Липице соединенные дружины Новгорода, Ростова Великого и Суздаля обратили в бегство Ярослава. Далеко разнеслась весть о подвигах Мстислава Удалого и ростовских богатырей Александра Поповича и Добрыни Резанича по прозванию «Золотой пояс». Навеки была развеяна дерзкая мечта о соперничестве Торжка с Новгородом…

Еще двадцать два года проходит, и опять бьют набатные колокола всех новоторжских звонниц, снова тревожно машут дозорные со всех сторожевых вышек и башен. Топят горожане смолу в чанах, наскоро вооружаются, занимая места на стенах городского вала, и отчаянным сопротивлением встречают осаду полчищ Батыя. Две недели сопротивляется осажденный Торжок, преграждая татарам путь к Новгороду, и… не выдерживает долее. Все жители начисто вырезаны, от мала до велика, разозленными победителями. Но победа обошлась им настолько дорого, что от продолжения похода приходится отказаться…

Дважды разоряет Торжок Иван Калита.

В конце мая 1372 г. Михаил Тверской вместе с литовцами двинулся на Торжок, откуда новгородцы выгнали его наместников. Когда сидевший в городе новгородский воевода Александр Абакумович пал в битве, новгородцы покинули Торжок и бежали в Новгород, а тверичи и литовцы подожгли город с разных концов. «Множество новоторжцев погибло в пламени, — повествует летописец, — другие бросались в воду, а тех, кои попадались в плен неприятелю, били и мучили с особенным поруганием. Тверичи обнажали честных женщин и девиц и заставляли их от стыда бросаться в воду… Тогда ограбили и сожгли все церкви, и весь Торжок был стерт с лица земли».

Тверичи… На моих глазах в жаркий летний день приезжая команда белобрысых и коренастых тверичей в зеленых майках забила три гола подряд в ворота сборной Торжка, где напрасно метался голкипер — долговязый розовый чех — Пашка Паричка. Это несомненно также было «особенным поруганием», и так и воспринималось самолюбивыми новоторжскими футболистами… Что же до честных жен и девиц новоторжских, то они во всякое время дня стайками спускались со всех набережных к реке, разоблачались тут же, под самыми окнами, от всех одежд и, наполняя воздух оживленными взвизгами, сигали в воду. Купальных костюмов в эти первые послереволюционные годы было ровно столько же, как и во времена Михаила Тверского, и поэтому лишь пожилые попадьи, особо соблюдавшие целомудрие, лезли в воду, не снимая сорочек, а закончив омовение, подползали к мосткам на четвереньках и постепенно облачались в сухое, медленно приподнимаясь из воды. Впрочем, этот нарочито замедленный ритуал мог бы наблюдать лишь человек, наделенный большим терпением и крайне невзыскательным вкусом. Все те женщины, на которых посмотреть действительно стоило (а их было не так мало), довольствовались тем, что быстро раздевались, стоя спиной к окнам, и быстро шлепали в воду, а обратно выскакивали, согнувшись в поясе почти под прямым углом, быстро побрызгивая обеими горстями воду себе на груди и причинное место…

Сто лет спустя после разгрома, учиненного тверичами, Торжок был занят московскими войсками и окончательно присоединен к Москве. Однако злоключения города не кончились и на этом.

Прошло еще сто лет. Настает декабрь 1569 года. Опять беспокойно стрекочут, перелетая с ели на ель, шумные сороки. К Торжку снова движется войско. На этот раз царь Иван Васильевич Грозный со своими опричниками двинулся на Новгород, уже в пути начав творить суд и расправу, побеждать и завоевывать собственное царство. Ехали, соблюдая все меры предосторожности, как в глубоком тылу врага, стараясь опередить распространение тревожных вестей и слухов. Встречных, не считаясь ни с полом, ни с возрастом, убивали и зарывали в снег по сторонам от дороги. Позади уже был Клин, была Тверь — тысячи убитых и замученных жителей… Впереди их еще больше. Позади также и задушенный Малютой в Отрочьем монастыре под Тверью митрополит Филипп — Колычев.

На рассвете в морозной дымке возникли очертания новоторжских храмов, и по скованной льдом Тверце донесся утренний благовест. И вот уже неистовым гиканьем оглашается воздух, бьются о седла метлы и песьи головы, и плавится снег, обагренный горячей кровью.

К вечеру в каждом доме уцелевшие жители Торжка оплакивают своих покойников. Но покойников больше, чем уцелевших. Многие дома совсем опустели, в них не осталось ни детей, ни женщин. В помяннике Ивана прибавляется строка записи о 1490 православных христианах, убитых в Торжке. Однако царю и того мало: в монастырских башнях томятся пленные немцы и татары; Иван с приспешниками идет в эти темницы и велит перед своими глазами убивать пленников, чтобы насладиться их мучениями. Цивилизованные немцы не делают попыток сопротивляться, но когда Иван направляется от них к татарам, недисциплинированные мурзы, борясь за свою жизнь, в отчаянии кидаются на Малюту и тяжело ранят его, а один татарин бросается на самого Ивана. Забава перестает быть забавной. Лицо трусливого изверга искажается ужасом. Еще мгновение — и страшная судьба, уготованная им Новгороду, может миновать этот город. Может быть, в синодии здесь была вписана последняя строка, переполнившая меру злодеяний? Но нет: царские слуги схватывают татарина, убивают, топчут и колют пиками, уже мертвого… Отделавшись страхом, царь продолжает путь.