Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

Да, этот сладкий привкус вновь остался на ее губах. Несколько дней спустя она начала удивляться, как мысль о ласках Стреффорда могла так ее тревожить. Конечно, он не был щедр на них; но когда он прикасался к ней, даже во время поцелуя, это уже, казалось, не имеет значения. За первой чуть ли не истерикой последовала милосердная почти бесчувственность.

То же, несомненно, будет и в отношении всего остального в ее новой жизни. Если это не вызовет никакой острой реакции, страдания или наслаждения, само отсутствие чувства принесет покой. А между тем она испытывала то, что, как начала подозревать, было максимальным блаженством для большинства женщин ее круга: дни, заполненные встречами, приятное возбуждение толп модниц, удовольствие схватить драгоценность или безделушку, или новый фасон под носом у лучшей подруги, или быть приглашенной на некий закрытый просмотр или эксклюзивное представление, куда не смогла попасть лучшая подруга. Теперь не существовало ничего, что она не могла бы купить, ни одного места, куда она не могла бы пойти: оставалось только выбирать и торжествовать. И на какое-то время все эти пустяковые волнения дали ей иллюзию радости жизни.

Стреффорд, как она ожидала, отложил свое возвращение в Англию, и они уже почти три недели жили вместе, фактически открыто подтвердив свои новые отношения. В конце концов ей это понравилось, самое легкое было просто находиться со Стреффордом — обратиться к старой испытанной дружбе, чтобы сгладить ощущение необычности. Но хотя она так быстро привыкла к его ласкам, сам он оставался странно чуждым: временами она отнюдь не была уверена, что говорит с прежним Стреффордом. Дело было не в том, что его взгляды изменились, а в том, что его теперь занимали и увлекали новые вещи. Он находил почти детское удовольствие в самых незначительных сторонах своего высокого положения; и хотя по-прежнему смеялся как над своими привилегиями, так и обязанностями, это был ревнивый смех.

Например, ему было бесконечно забавно, что люди, прежде осуждавшие его, теперь заискивали перед ним, что теперь он собирал за одним столом персон, которым приходилось скрывать досаду, когда их приглашали вместе с другими персонами, боясь, что их вовсе не пригласят. Его равно веселило капризное благоволение нудных и невзрачных женщин, притом что блестящие и доступные дамы только и ждали, чтобы он обратил на них внимание. Он, например, был в восторге, когда пригласил герцогиню и Вайолет Мелроуз на обед с олтрингемским викарием, который оказался в Париже проездом по пути в Швейцарию на месячный отпуск, и наблюдал за лицом жены викария, когда герцогиня рассказывала о своих последних трудностях с букмекерами и ростовщиками, а Вайолет объявляла, что все, когда-то считавшееся принадлежащим исключительно Респектабельности и Скуке, по праву принадлежит Любви и Гению.

Сюзи вынуждена была признать, что ее собственные развлечения вряд ли были высшего порядка, но, с другой стороны, она терпела их за неимением лучшего, тогда как Стреффорд, который мог позволить себе развлекаться как хотел, был полностью удовлетворен подобными триумфами.

Несмотря на всю свою славу и возможности, Стреффорд отчего-то словно бы дал усадку. Прежний Стреффорд был, несомненно, крупной личностью, и она спрашивала себя: неужели материальное благополучие всегда является началом окостенения? Стреффорд был намного забавней в те времена, когда ему приходилось изворачиваться, чтобы раздобыть средства к существованию. Теперь же порой, когда он пытался говорить о политике или с апломбом рассуждал о каких-то вопросах, представлявших общественный интерес, ее поражала его ограниченность. Прежде, не имея твердого мнения в чем-то, он обычно выходил из положения с помощью беззаботной шутки или непринужденной иронии; теперь он был по-настоящему нуден, временами почти высокопарен. И она только сейчас заметила, что он не всегда хорошо слышит, когда одновременно говорят несколько человек или в театре; и у него появилась привычка повторять: «Не пойму, имярек говорит неразборчиво? Или я начинаю глохнуть?»; это действовало ей на нервы, наводя на мысль о соответствующей умственной немощи.

Впрочем, подобные мысли не все время ее беспокоили. Жизнь текла лениво, что было естественным для нее, как и для него; никогда течение ее не было быстрым, волны бурными. И в отношениях с ней он был неизменно тактичен и предупредителен. Она видела, что он до сих пор помнит тот испуганный обмен взглядами после их первого поцелуя; и чувства, что в нем бьет струйка тайного родника воображения, иногда бывало достаточно, чтобы утолить ее жажду.