Эдит Уортон - Век невинности

«Разница лишь в том, что эти молодые люди не сомневаются в том, что получат желаемое, а мы всегда думали, что не получим. И все же, почему так бьется сердце, если все уже заранее известно?»

День тому назад они прибыли в Париж, и теперь Ачер стоял у открытого окна, которое выходило на серебристый проспект, бравший свое начало от Вандомской площади. Он грелся в лучах по-весеннему теплого солнца и предавался размышлениям. Он согласился поехать за границу вместе с Далласом при одном условии: сын не должен был заставлять его посещать современные «дворцы».

«Конечно, нет проблем! — добродушно согласился Даллас. — Я поселю тебя в одном старомодном отеле. Его название — „Бристоль“».

Ачер потерял дар речи. Многовековая резиденция королей и императоров была превращена в «старомодный отель» со всеми удобствами!

В первые годы разлуки, когда страсть продолжала преобладать над всеми его чувствами, он часто мечтал, что однажды вернется в Париж. Всякий раз он представлял себе этот город, как место, в котором проходит жизнь мадам Оленской. Затворяясь у себя в библиотеке по вечерам, после добросовестного исполнения всех обязанностей по дому, Ачер уносился в мыслях далеко-далеко, за тысячи миль, в Париж. Сколько раз он представлял себе сияние весны на аллеях конских каштанов, цветы и статуи в знаменитых парижских садах, слабый запах сирени, исходящий от цветочных тележек, плавное течение великой реки под великими мостами. Жизнь ради искусства, науки и любви, как Ачер истомился по тебе! Рисуя в своем воображении знакомые образы, он ощущал непреодолимое волнение в крови. И вот теперь его мечта сбылась, и когда Ачер смотрел на этот сияющий город, он сам себе казался слишком стеснительным, старомодным и не соответствующим высоким парижским стандартам. Он считал себя плохой копией того идеала человека, к которому всегда стремился…

На его плечо легла рука Далласа.

«Привет, папа! Ну как, Париж не очень изменился?»

Некоторое время они стояли молча, глядя в окно. Затем молодой человек бодро сказал:

«Между прочим, для тебя тут сообщение от графини Оленской! Она ожидает нас к себе в половине шестого».

Даллас произнес эти слова легко, беззаботно, словно речь шла о какой-нибудь нейтральной информации: например, о том, в котором часу отправляется во Флоренцию их поезд. Ачер взглянул на него, и ему показалось, что в глазах молодого человека вспыхнули озорные огоньки. Скрытая ирония, которую он прочел в глазах сына, показалась ему знакомой. Вот так же когда-то смотрела на него его прабабушка Мингот.

«Разве я не сказал тебе? — не унимался Даллас. — Я поклялся Фанни, что сделаю три вещи в Париже: достану ей партитуру последних произведений Дебюсси, схожу в кукольный театр и повидаю мадам Оленскую. А знаешь, она была так добра к Фанни, когда мистер Бьюфорт послал ее в Париж из Буэнос-Айреса, чтобы она немного отдохнула. Других друзей в Париже у Фанни нет, и мадам Оленская нашла время, чтобы показать ей город. Насколько я понял, графиня была дружна с первой миссис Бьюфорт. Кроме того, она же мамина кузина! Так что я, не долго думая позвонил ей этим утром, перед уходом, и сообщил, что мы с тобой приехали в Париж на пару дней и мечтаем с ней повидаться».

Ачер вздрогнул и посмотрел на сына.

«Так ты сказал ей, что я здесь?»

«Конечно! А что?» — брови Далласа взлетели вверх на добрых полдюйма. Не получив ответа, он с силой сжал отцовскую руку и спросил:

«Интересно, папа, а какая она была в молодости?»

Ачер почувствовал, как краснеет под пристальным взглядом сына.

«Ну, папа, признайся, что вы с ней были добрыми друзьями! Наверное, она была настоящей красоткой!»

«Красоткой? Нет, я бы не сказал. Но она всегда была особенной, не такой, как все».

«Между прочим, то же говорит и Фанни: мадам Оленская совершенно не похожа на остальных, и никто не может объяснить, почему. И моя Фанни тоже ни с кем не сравнится.»

Ачер отступил назад, высвобождая руку.

«Причем здесь Фанни? Надеюсь, конечно, что она замечательная, но нельзя сравнивать ее с…»

«Брось, отец! Не будь ханжой! Разве Элен Оленская не была когда-то твоей Фанни?»

Телом и душой Даллас принадлежал к молодому поколению. Будучи первенцем Ньюлэнда и Мэй, он отличался особой прямотой и никогда не скрытничал.

«Стоит ли делать из всего тайну? Это только возбуждает в людях нездоровое любопытство!»

Даллас всегда отвечал в таком духе; теперь, когда Ачер взглянул сыну в глаза, он понял, что за сыновним подтруниванием скрываются более глубокие чувства.