Эдит Уортон - Эпоха невинности

Он сердито замолчал и отвернулся, чтобы раскурить свою сигару.

— Женщины должны обладать той же свободой, что и мы, — объявил он, сделав сенсационное открытие, и раздражение помешало ему понять все его значение и последствия.

Мистер Силлертон Джексон подвинул лодыжки поближе к огню и сардонически свистнул.

— Что ж, — сказал он после некоторой паузы, — я думаю, граф О ленский разделяет ваше мнение, поскольку, как мне известно, он и пальцем не пошевелил, чтобы вернуть жену.

В тот вечер, когда наконец мистеру Джексону удалось заставить себя убраться восвояси, а дамы отправились в свою всю в ситцевых занавесках спальню, Ньюланд Арчер в задумчивости поднялся в свой кабинет. Невидимая волшебная рука, как всегда, развела огонь в камине и прикрутила в лампе фитиль; и уютная комната с рядами бессчетных книг, бронзовыми и стальными фехтовальщиками на каминной полке, фотографиями знаменитых картин, как всегда, гостеприимно приняла его в свои объятия.

Он уселся в кресло у камина, и взгляд его упал на огромную фотографию Мэй Уэлланд, которую она подарила ему в начале их романа и которая постепенно вытеснила все остальные портреты с его стола. С неведомым ранее чувством благоговения он смотрел на этот чистый лоб, серьезные глаза и смеющийся рот невинного создания, которое отныне ему предстояло беречь и охранять от невзгод. Внушающий священный трепет «продукт» общественной системы, к которой он принадлежал и в которую верил, эта юная девушка, не знающая ничего и ожидающая всего, обернувшись, смотрела на него как незнакомка, и сквозь это неизвестное лицо проступали любимые черты. И какое-то смутное предчувствие зашевелилось в нем уже не в первый раз, предчувствие того, что брак — не тихая пристань, как всегда ему говорили, а путешествие по неизведанным морям.

История с Оленской сдвинула с места его устоявшиеся убеждения, и, оживившись, в мозгу его зашевелились весьма опасные мысли. Его собственные слова: «Женщины должны быть так же свободны, как и мы», — затронули саму основу проблемы, которой в его мире, с общего молчаливого согласия, не существовало.

«Порядочным» женщинам, как бы с ними ни обращались, никогда бы и в голову не пришло требовать той свободы, которую «великодушные» мужчины вроде него в пылу спора могли им предложить. Эти словесные щедроты были на самом деле мыльным пузырем, который лопался и обнажал паутину условностей, опутывающую все и крепко держащую людей в рамках старых обычаев.

Он взял на себя защиту кузины своей невесты — но ведь, окажись на месте кузины сама Мэй, разве он не призывал бы на ее голову громы и молнии Церкви и государства? Конечно, дилемма была абсолютно гипотетической — он же не мерзкий полячишка-аристократ, и было бы странно обсуждать, что он бы делал, если бы им был. Но Ньюланд Арчер обладал достаточным воображением, чтобы не почувствовать: их союз с Мэй мог бы порваться и от гораздо менее веских причин. Как они, в самом деле, могут узнать друг друга, если он, как «порядочный» молодой человек, обязан скрывать свое прошлое, а она, как «девушка на выданье», обязана его вообще не иметь? Что, если по какой-то неизвестной причине они устанут друг от друга, перестанут понимать друг друга, станут раздражать друг друга? Что тогда? Он мысленно перебрал браки своих друзей — якобы счастливые — и не нашел ни одного, который бы даже отдаленно соответствовал картине той страстной и нежной дружбы, которую он рисовал себе, думая о них с Мэй. Он понял вдруг, что эта картина, о которой он так мечтал, требовала от Мэй свободы суждений, опыта, размаха мыслей — словом, всех тех черт, отсутствие которых в ней старательно воспитывали. Он ужаснулся предчувствию, что их брак обречен стать таким же, как все остальные вокруг, — скучным союзом материальных и общественных интересов, который скреплен, с одной стороны, лицемерием, а с другой — неведением. Ближе всего к этому завидному идеалу был Лоуренс Леффертс, решил Арчер. Как и полагалось верховному жрецу «хорошего тона», он достиг таких виртуозных высот в том, чтобы отшлифовать свою жену соответственно своим надобностям, что даже в самом разгаре его романа с очередной замужней дамой она улыбалась простодушно, лепеча: «Ах, Лоуренс — человек таких невыносимо строгих правил», — и негодующе краснела, отводя глаза, если кто-нибудь в ее присутствии намекал на то, что Джулиус Бофорт (чего еще ждать от сомнительного иностранца) имел побочную семью.