Томазо Гросси - Марко Висконти

— Выслушайте меня, — виновато опустив голову, начал Висконти тихим и хриплым голосом, который постепенно зазвучал более громко и возбужденно. — Это правда: я любил вашу дочь, любил безумно. Унаследованный ею милый облик, душа, перешедшая, как мне казалось, прямо от вас, очаровали меня и лишили разума. О, если бы я мог положить к ее ногам корону! Если бы я мог сделать ее своей супругой и повелительницей! На какой-то миг я вкусил дивную сладость этой надежды, и она меня погубила. Таинственный яд проник мне в кровь, заполнил меня всего и ураганом пронесся в моей душе… Когда я понял, что сердце девушки занято другим, было уже слишком поздно: рана стала неизлечимой… Не буду рассказывать, каким долгим и мучительным путем пришел я к мысли погубить своего близкого, верного и самого бескорыстного друга и родственника… Я до сих пор трепещу, вспоминая, как чуть было не запятнал его кровью эту руку, которую он столько раз пожимал с горячей сыновней любовью.

— Вы говорите об Отторино?

— Да, неизвестный рыцарь, бившийся с ним на турнире боевым оружием, — это безумец, который стоит перед вами.

Эрмелинда с глубоким состраданием подняла глаза на Висконти и, казалось, хотела ему что-то сказать, но он продолжал со все возрастающим жаром:

— Нет, выслушайте меня до конца. Вы знаете, что в то время мне пришлось уехать из этих мест. Уезжая, я сделал подлое дело: я приказал одному негодяю помешать браку Отторино с вашей дочерью. За мое золото он купил предателя даже в вашем доме, среди ваших слуг. Повторяю, Эрмелинда, я не приказывал ему похитить Биче и даже вовсе не помышлял об этом, но подлец, которому я дал столь бесчестное поручение, мог набраться наглости и совершить это чудовищное деяние. Однако в любом случае я — мерзкое чудовище…

— Нет, Марко, нет, пожалейте меня, не будьте столь жестоки к самому себе. Эти обидные слова не могут относиться к вам, — разве мерзок тот, кто так казнит себя за совершенную ошибку? Буря страсти могла сбить вас с правильного пути, но сердце Марко — я в этом уверена, я никогда в этом не сомневалась, — сердце Марко всегда оставалось прежним.

— О, мой ангел-утешитель! — проговорил растроганно Марко. — Ваши слова проливают бальзам на мое сердце!.. Эрмелинда, Эрмелинда!.. Если бы вы всегда были моей светлой и нежной подругой, если бы вы не оставили меня на моем темном и тяжком пути, мои дни прошли бы тогда в тишине и невинности, озаренные священным счастьем супружеской и отцовской любви, и на склоне лет прошлое не представлялось бы мне мрачным и скорбным из-за всех моих былых заблуждений… Скажите, вы не считаете меня дурным человеком? О, благодарю вас! Раз вы говорите мне это, значит, я никогда не был плохим до конца. Да разве могло измениться сердце, так долго горевшее небесным огнем, который зажгла ваша ангельская доброта, ваша святая добродетель! Да, Эрмелинда, благодаря вам я чувствую себя не столько преступным, сколько несчастным.

Графиня закрыла лицо руками и заплакала.

— Я теперь в вашем распоряжении, — продолжал все так же взволнованно Марко, — пусть моя кровь послужит искуплением моей вины: я готов пролить за вас ее всю до последней капли. Я отыщу Биче, чтобы вернуть ее вам, чтобы она была счастлива в своем столь желанном браке. Я найду и Отторино, чтобы своей рукой привести к нему супругу, которую я у него оспаривал. Я должен это сделать, ибо хочу доставить вам радость, загладить причиненное ему зло и вознаградить его за любовь и преданность, за которые я отплатил ему черной неблагодарностью. Я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу вас всех счастливыми, пока не станет явной вся эта позорная тайна.

Тут он на мгновение остановился, устремил взор в лицо Эрмелинды, которая все это время не переставала плакать, а затем, сжав кулаки, яростно воскликнул:

— И пусть трепещут мерзавцы, которым придется платить за эти слезы! Горе, горе им всем! Послушайте, Эрмелинда, даже если я буду вынужден отрывать их от алтаря, то клянусь вам, клянусь адом…

— Нет, Марко, — решительно прервала его благочестивая графиня, глядя на него со смущением и робким достоинством, — нет, не оскверняйте уста богохульством. Как можете вы надеяться, что господь благословит столь милосердное дело, о котором вы мне говорили, если вы начинаете его со злобой в сердце? И как могу я верить в успех человека, с которым не будет благословения господнего?

— Вы ангел, — воскликнул Висконти, — а я… я ничтожество. Довольно! Еще до зари я буду в своем замке в Розате. И солнце завтрашнего дня увидит вас радостной. Прощайте!