Габриэле Д’Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

Потом она вся отдавалась страсти кочевников. Этой страстью были лошади, величественное солнце, прелестные песенки, блестящие безделушки. Ей доставляло наслаждение вцепляться в косматую гриву коня, когда табун бешено мчался под ударами хворостины Зизы навстречу ветру и пыли. Смуглый Зиза был ее маленьким смуглым рабом, который крал для нее кур на гумнах и развлекал ее игрой на лютне. Когда цыгане, сидя верхом на лошадях, сгибавших шеи от мучившей их жары, проезжали по пыльным дорогам, палимым солнцем, Зиза вдруг исчезал и спустя некоторое время возвращался, запыхавшись и неся полную охапку ежевики и зеленых фруктов.

— Бери, Мила, — говорил он, смеясь.

И она уничтожала фрукты, со смехом бросая мальчику какой-нибудь огрызок.

Но она не любила его.

Однажды они вместе убежали из шатров за добычей. Был мягкий мартовский полдень, солнечная погода покровительствовала цветению льна, и кончики колосьев начинали уже переходить в более нежные желтые тона. Они молча шли гуськом, нагибаясь под влажными кустами изгородей. Мягкие лучи света смеялись сквозь еще безжизненные ветви, от пучков травы струилось дыхание. Миле было весело. Когда они проходили под миндальным деревом, Зиза вдруг сильно дернул за ветку. Благоухающий дождь цветов оросил две головки, и среди этого дождя зазвенели громкие раскаты смеха. Потом они тихо подошли к забору, окружившему гумно. Ничего не подозревавшие куры мирно копошились в соломе под потрескавшейся глиняной стеной. Собака дремала, растянувшись на куче сухих камышей и наслаждаясь теплотой. Изнутри низенькой избы слышалось лишь мерное покачивание люльки и колыбельная песня.

Зиза вытащил из кармана рубахи нитку, на которой были нанизаны зерна кукурузы, подкрался к самому забору как лисица и остановился, волоча рукой нитку по земле. Жадная курица, заметив зерна, подбежала к ним. Находившийся в засаде стоял не шевелясь и не переводя дыхания, воровская алчность горела в его зрачках, устремленных на добычу.

Когда курица проглотила первые зерна, он, едва сдерживая порыв радости, дернул за нитку и крепко сжал кулаками еще хлопавшие крылья добычи.

— Держи, Мила, — прошептал он притаившейся цыганке, на губах которой блуждала улыбка.

Она взяла еще теплую задыхавшуюся курицу, маленькие глаза которой подернулись пеленой, а из открытого клюва сочились капли крови.

— Еще, Зиза, еще! — сказала она, прижимаясь к нему всем телом.

Он повторил свою проделку. Белая курица, увидя приманку, слетела с высокого насеста и начала прислушиваться. Прежде чем клюнуть, она остановилась, повернув голову к спрятавшемуся изменнику. В засаде не было слышно ни шороха, ни дыхания.

— Держи!

Она взяла курицу и, забыв от радости об осторожности, вся высунулась из-за забора.

— Бежим, бежим, Мила! — в испуге крикнул мальчик, услышав бешеный лай погнавшейся за ними собаки. — Беги!

Схватил ее за руку, и они вместе побежали по ячменному полю, не оглядываясь назад, спугивая воробьев, взлетающих парами. Добежав до безопасного места, они остановились, запыхавшись, с разгоревшимися лицами, едва сдерживая взрывы звонкого смеха.

Вдали терялся собачий лай. Низкое солнце косыми снопами лучей пронизывало синий туман, в котором утопало поле. На ясном небе плыли золотые волнистые тучки. Под этими тучками медленно двигалась наша парочка с песнями. Мила обняла руками плечи соучастника, и два голоса поплыли, смешиваясь во влажном вечернем воздухе.

Но она не любила его.

В другой раз они спрятались в тени, за шатром. Голубое июньское полуденное небо расстилалось над их головами. Колосья наклонились, предаваясь праздной неге. Отдаленные деревья казались металлическими. Зиза, присев на корточках, пощипывал струны лютни и пел, склонив голову на плечо и устремив на Милу взоры, в которых трепетало обаяние перед красавицей и волна звуков. Она стояла возле него, покачивая в такт головой, устремив взор в девственную летаргию света. Темно-зеленая юбка едва прикрывала ее босые ноги, под прозрачной тканью нежно, как задремавшее растение, трепетала грудь. Зиза играл и пел. Вокруг бродили кони. Песня замирала под высокими цветущими акациями, с которых струилось таинственное молчание, что-то животное, девственное и мягкое, как детское дыхание, слетало с этих кистей, напоминающих крылышки мотыльков, неподвижно висящих в озаренном солнцем воздухе.

Зиза играл и пел, и его немой живой идол упивался сладостью звуков. Это был естественный родник песен, из которого порой вырывались беглые слова. Настроение подымалось потому, что Мила была прекрасна, потому что небо сияло.