Эрнст Юнгер - Африканские игры

Оказаться в чужом городе — это всегда было для меня мучительным и волшебным счастьем, какое испытываешь, читая старые книги. Города с церквями, дворцами и многолюдными кварталами: каждый из них — наш большой дом, куда нас доставляет скорый поезд, словно мы перенеслись туда в сапогах-скороходах. И в этих чужих городах мы в известной мере ощущаем более размашистые и сильные колебания времени, мощную тяжесть столетий. Сколько людей жило или побывало здесь… и ко всем им ты испытываешь чувство братской близости, как в просторном отцовском доме. Бывают и города, где время остановилось: с головокружительным чувством ты проваливаешься в воздушную яму, попадая в более ранние слои. Такое потрясение я испытал совсем недавно, в сутолоке на Via Toledo [25] Улица в Неаполе. , — там у меня словно пелена с глаз упала и я на миг почувствовал себя человеком такого типа, какой после 1789 года совершенно исчез.

Произведения архитектуры тоже обладают колоссальной силой тяжести; бывают мгновения, когда мы понимаем, что этот язык камней обращен не только к человеку. Я в детстве не мог смотреть на некоторые книги без страха — скажем, на «Monumenti antichi» Пиранези [26] «Римские древности» (лат.) — цикл гравюр в 4-х тт. Джованни Баттисты Пиранези (1720–1778). (толстенные фолианты, хранившиеся в библиотеке моего отца). Другие памятники, напротив, дышат радостью и жизнью: я, например, был растроган, когда во Флоренции узнал, что тамошний народ очень любит большого каменного Нептуна, которого называет Бьянконе [27] Белый великан (ит.). Речь идет о статуе Нептуна (1559) работы Бартоломео Амманати (1511–1592), украшающей первый публичный фонтан во Флоренции. , — подобные симпатии свидетельствуют о внутреннем благородстве.

Так же заинтересованно я отношусь к общественным институтам, вообще к любым творениям человека, которые со временем обрели самобытную форму. В связи с этим в памяти всплывает многое: музицирующие камерные оркестры, лекции, маневры флота, военные операции, парады, застолья, знаменитые беседы, — от каждой такой картины в моем сердце начинает звучать особая мелодия.

Но я не помню, чтобы когда-либо потом попадал в места, похожие на то, что описываю сейчас. Оно представляется мне неотчетливо, как ландшафт полузабытого сна, и тому есть причина: я тогда находился в некоей воображаемой точке, в пространстве, существующем лишь в фантазии.

Это отчетливо было заметно по поведению собравшихся там людей. Едва они — обычно с огромными трудностями — достигали своей цели, как их страстное желание добраться до нее сменялось столь же сильным разочарованием, и теперь они с тем же упорством стремились оттуда бежать. Все они искали что-то неопределенное: может быть, место, где законы отменены, может, сказочный мир или остров забвения. Но по прибытии в форт они тотчас же убеждались в бессмысленности своей затеи, и тоска по родине охватывала их, как душевная болезнь.

С учетом вышесказанного кажется удивительным, что все это не распадалось, но ведь в конце концов никто не подчиняется обстоятельствам легче, чем человек, сам не знающий, чего он хочет. Средства, позволяющие удержать в повиновении отряд наемников, известны с глубокой древности: это одна из сфер, в которых человечество накопило очень богатый практический опыт. А в нашем случае речь действительно шла о наемниках, пусть мы и получали жалованье в фантазийной монете: в виде обещаний чего-то необычайного. Здесь можно было бы изучать некую структуру, которая в наше время — в других местах — считается принадлежностью далекого прошлого. Разумеется, в этой структуре преобладали немцы — как и всюду, где нужно таскать из огня каштаны; вместе с австрийцами и швейцарцами они составляли свыше трех четвертей рядового состава. В некоторых случаях это соотношение можно было почувствовать непосредственно: как прежде из рядов римских легионеров неслось слово «Barditus», боевой клич германцев, так и здесь во время единственного тренировочного марш-броска, в котором я принимал участие, во всех колоннах звучали наши старые солдатские песни, причудливым эхом отражаясь в грядах голых скал:

Гупиль, впрочем, тоже был прав, когда говорил, что легионеров подвергают эксплуатации. Нас эксплуатируют во всех ситуациях, в которых мы, точно мотыльки, слетаемся к источнику света. Такое открытие пошло мне на пользу; уже история с кучей камней была в этом смысле достаточно поучительной. Лучшего лекарства от романтических бредней не найти.