Вирджиния Вулф - Годы

— Да-да. Закрой! — сказала она, изящно взмахнув рукой.

Полковник подошел к окну и закрыл его. Когда он обернулся, она уже стояла перед зеркалом и приводила в порядок волосы.

— Мы развели костер в честь дня рождения Мэгги, — тихо сказала Эжени, глядясь в рябое венецианское зеркало. — Поэтому, поэтому… — Она пригладила волосы и прикрепила камелию к платью. — Я такая…

Она чуть склонила голову набок, оценивая, как сочетается цветок с платьем. Полковник сел и стал ждать. Смотрел он в свою газету.

— Похоже, они собираются замять дело, — сказал он.

— Неужели ты хочешь сказать… — начала Эжени, но тут дверь открылась, и вошли дети. Мэгги, старшая, появилась первой, вторая девочка, Сара, держалась за ней.

— Приветствую! — громко сказал полковник. — Вот и они! — Он обернулся. Он очень любил детей. — Желаю тебе счастья и долголетия, Мэгги!

Он нащупал в кармане ожерелье, которое Кросби уложила в картонную коробочку. Мэгги подошла, чтобы взять подарок. Волосы у нее были расчесаны, и одета она была в чистое накрахмаленное платье. Девочка открыла коробку, и золотисто-синее ожерелье повисло на ее пальце. На мгновение полковник засомневался, нравится ли оно ей. На детской руке оно выглядело немного безвкусным. К тому же сама Мэгги молчала. Однако мать сразу нашла те слова, которые должна была произнести дочь:

— Какая прелесть, Мэгги! Просто прелесть!

Мэгги по-прежнему молча держала ожерелье.

— Скажи дяде Эйбелу спасибо за чудное ожерелье, — подсказала мать.

— Спасибо за ожерелье, дядя Эйбел, — четко и ровно повторила Мэгги, но полковник опять почувствовал укол сомнения. Его охватила досада, причем никак не соразмерная причине. Впрочем, мать застегнула ожерелье на шее у девочки, а затем повернулась к младшей дочери, которая подглядывала из-за спинки кресла. — Иди сюда, Сара, — сказала мать. — Подойди и поздоровайся.

Эжени протянула руку — и для того, чтобы подманить девочку, и чтобы скрыть едва заметный физический изъян, который всегда вызывал у полковника чувство неловкости. В раннем детстве ее уронили, и от этого одно плечо было слегка выше, чем другое. Полковник ощущал дурноту: он не мог выносить даже малейшее уродство в ребенке. Впрочем, это не влияло на настроение девочки. Она подскочила к нему, повернулась на одной ножке и поцеловала его в щеку. Затем она потянула сестру за платье, и обе, смеясь, выбежали в соседнюю комнату.

— Сейчас будут восхищаться твоим прелестным подарком, Эйбел, — сказала Эжени. — Как ты их балуешь! И меня тоже, — добавила она, прикоснувшись к цветку камелии на груди.

— Надеюсь, ей понравилось? — спросил полковник. Эжени не ответила. Она опять взяла чашку с холодным чаем и отпила в своей вальяжной манере южной женщины.

— А теперь, — сказала она, откинувшись на спинку, — расскажи мне все свои новости.

Полковник тоже откинулся на спинку и задумался. Какие у него новости? Вот так, сразу, в голову ничего не приходило. Рядом с Эжени ему всегда хотелось быть немножко эффектным. Она бросала отблеск на все вокруг себя. Пока он колебался, опять заговорила она:

— Мы чудесно провели время в Венеции! Я брала с собой детей. Поэтому мы все такие загорелые. Жили мы не на Большом канале — я терпеть не могу Большой канал, — но совсем рядом с ним. Две недели палящего солнца. А цвета… — Она помолчала. — Изумительные! — Эжени выбросила вперед руку. Жесты у нее были весьма выразительные. Вот так она все приукрашивает, подумал полковник. Но и этим она ему нравилась.

Он не был в Венеции много лет.

— Там были приятные люди? — спросил он.

— Ни души, — сказала Эжени. — Ни души. Никого, кроме жуткой мисс ***. Она из тех женщин, из-за которых начинаешь стыдиться своей родины! — с чувством произнесла она.

— Я знаю таких, — усмехнулся полковник.

— Но возвращаться из Лидо по вечерам, — продолжила Эжени, — когда сверху — облака, а снизу — вода… У нас был балкон, мы любили там сидеть. — Она сделал паузу.

— Дигби был с вами? — спросил полковник.

— Нет. Бедный Дигби. Он отдыхал раньше, в августе. Ездил в Шотландию, к Лассуэйдам, охотиться. Ему это на пользу, ты знаешь.

Вот опять, приукрашивает, подумал полковник.

Но Эжени заговорила опять:

— Так, расскажи о своих. Как там Мартин и Элинор, Хью и Милли, Моррис и… — Она запнулась. Полковник понял, что она забыла, как зовут жену Морриса.

— Силия, — подсказал он и замолчал. Он хотел рассказать о Майре, но стал говорить о детях: о Хью и Милли, Моррисе и Силии. И об Эдварде.