Джон Пассос - 42-я параллель

– Я к ней очень привязан, к своей старухе, но что же тут поделать здоровому парню? Нельзя же, в самом деле, оскопиться, только чтоб быть верным жене.

– Я свою очень люблю, – сказал Мак, – у нас чудесные детишки. Розе четыре, и она уже пробует читать, а Эд – тот еще только начинает ходить… Но, черт, раньше, пока я не был женат, я думал, что чего-нибудь стою. Не то чтобы я считал себя чем-нибудь особенным… Ну да вы понимаете.

– Знаю, приятель, я и сам то же чувствовал, когда был молод.

– Мейси – славная женка, и я с каждым днем ее все больше люблю, – сказал Мак, чувствуя, как теплая неодолимая волна нежности захлестывает его, как это бывало иногда субботними вечерами, когда он помогал Мейси купать и укладывать ребят, и комната бывала полна пару от детской ванночки, и глаза его ненароком встречались с ее глазами, и никуда им не надо было идти, и только и было на свете что их двое. Фермер из-под Сан-Джесинто начал петь:

– А ну его к черту! – сказал Мак. – Чтоб совесть была спокойна, надо работать не только на себя да на жену с ребятами.

– Вот совершенно с вами согласен, приятель, до точки, каждый за себя, а кому не везет – тех к чертовой матери.

– А, черт, – сказал Мак. – Я бы хотел снова стать бродягой или быть с ребятами в Голдфилде.

Они все пили и пили, и закусывали, и снова пили – все время виски вперемежку с пивом, и фермер из-под Сан-Джесинто отыскал номер телефона, по которому он вызвал девочек, и они купили бутылку виски и отправились к ним на квартиру, и фермер из-под Сан-Джесинто посадил по девице на каждое колено и распевал: «Жена, к родным уехала».

Мак сидел в углу, рыгая, и голова у него бессильно моталась; потом вдруг его охватила жгучая злоба – он вскочил, опрокинув столик со стеклянной вазой.

– Мак-Крири, – сказал он. – Не место здесь рабочему и революционеру… Я – уоббли, черт побери. Я пойду и вместе с ними буду драться за свободу слова.

Его тезка распевал, не обращая на него внимания. Мак вышел, хлопнув дверью. Одна из девиц побежала за ним, тараторя о разбитой вазе, но он двинул ее по лицу и вышел на пустую и тихую улицу. Светила луна. Он пропустил последний поезд, и ему пришлось возвращаться пешком.

Придя домой, он нашел Мейси на крылечке. Она сидела и плакала.

– А я тебе приготовила такой вкусный ужин, – твердила она, и глаза ее смотрели едко и холодно, совсем как в тот раз перед женитьбой, когда он вернулся из Голдфилда.

На следующий день его несло, и голову разламывало отболи. Он подсчитал, что израсходовал пятнадцать долларов, чего он никак не мог себе позволить. Мейси с ним не разговаривала. Он не вставал с постели, ворочался с боку на бок, чувствуя себя несчастным и желая одного – спать и не просыпаться больше.

Вечером к ужину пришел Билл, брат Мейси. Как только он вошел в дом, Мейси стала разговаривать с Маком как ни в чем не бывало. Ему было неприятно, он чувствовал, что это она делает только для того, чтобы Билл не догадался, что они поссорились.

Брат Мейси был крепко скроенный светловолосый мужчина с налитой кровью шеей, уже слегка оплывавшей жирком. Он сидел за столом, поглощал тушеное мясо и маисовые лепешки, приготовленные Мейси, и разглагольствовал о строительной горячке в Лос-Анджелесе. Он раньше был машинистом, пострадал при крушении, и ему посчастливилось несколько раз сорвать знатные куши за участки, которые он купил на свое пособие по инвалидности. Он старался убедить Мака бросить службу в Сан-Диего и переехать к нему.

– Ради Мейси я тебя, так и быть, поставлю на ноги, – без устали твердил он. – И через десять лет ты будешь богатым человеком, каким и я собираюсь стать, только в гораздо меньший срок… Теперь как раз самая пора для вас с Мейси пробиваться в люди, пока вы еще молоды, а то будет поздно и Мак так и останется рабочим на всю жизнь.

Глаза у Мейси разгорелись. Она принесла слоеный шоколадный торт и бутылку сладкого вина. Щеки у нее пылали, и она все время смеялась, показывая мелкие жемчужные зубы. Никогда еще со времени первых родов не была она так привлекательна. Рассказы Билла о деньгах, видимо, опьяняли ее.

– Ну а если я не хочу богатеть… Ты знаешь, что говорил Джин Дебс: «Хочу подыматься в рядах, а не из рядов», – сказал Мак.

Мейси и Билл захохотали.

– Тому, кто такую чушь мелет, одна дорога – в сумасшедший дом, уж поверь ты мне, – сказал Билл.