Джон Пассос - 42-я параллель

В голосе дока Бингэма послышались особенно бархатистые нотки:

– Фениан, мой милый, пятнадцать долларов – это минимум того, что вы можете зарабатывать… Вы слышали когда-нибудь о сущности кооперативной системы? Вот на этих-то основаниях я вас и нанимаю. Как единоличный владелец и представитель товарищества «Искатель истины», я располагаю исключительным подбором книжек и брошюр, обнимающих все отрасли человеческих знаний и все чаяния человечества… Сейчас я начинаю распространительную кампанию, которая охватит всю страну. Вы будете одним из моих агентов. Продажная цена книг – от десяти до пятидесяти центов. На каждой проданной десятицентовой книге вы зарабатываете цент, на пятидесятицентовой соответственно пять центов…

– Но разве не будет у меня твердой понедельной оплаты? – заикнулся было Фейни.

– Что ж вы, цепляясь за цент, упустите доллар? Отказываться от единственной в жизни великолепнейшей возможности ради какой-то несчастной поденщины. Нет, я вижу по вашим горящим глазам, по вашему мятежному имени, почерпнутому из древних ирландских преданий, что есть в вас и воодушевление, и воля… Идет? Ну так по рукам, и убей меня Бог, Фениан, если вы когда-нибудь об этом пожалеете.

Док Бингэм вскочил на ноги, схватил руку Фениана и потряс ее.

– Теперь, Фениан, следуйте за мной, нам предстоит одно крайне важное предварительное дело.

Док Бингэм нахлобучил шляпу на лоб, и они стали спускаться по лестнице.

Док был крупный мужчина, и на ходу жир колыхался дряблыми складками.

«Какая ни на есть, а работа», – подумал Фейни.

Первым делом они зашли к портному, где навстречу им выполз длинноносый землистый человечек, которого док Бингэм называл Ли. В мастерской пахло отутюженным платьем, бензином и кислотами. Ли говорил так, словно нёба у него не было.

– Я совхем болен, – сказал он, – больхе тыхячи на дохторов кхинул, ни один чехт не помох.

– Но вы же знаете, Ли, что на меня вы можете положиться.

– Хонехно, Манни, хонехно, только слихком мнохо вы мне задхолжали.

Доктор Эммануэл Бингэм украдкой скосил глаза на Фейни.

– Могу уверить вас, Ли, что мое финансовое положение будет вполне упрочено не далее как через два месяца… Но сейчас мне и надо от вас всего-навсего две больших картонки, знаете, из тех, в которых у вас разносят костюмы заказчикам.

– На хто они вам?

– Нам, с моим молодым другом, пришел в голову один проектик.

– Ладно, берхите, только не путайте их в хрязные дела, на них мое имя.

Когда они вышли на улицу, таща под мышкой по большой плоской картонке с вычурно выведенной на них надписью: ЛЕВИ и ГОЛЬДШТЕЙН. Срочное выполнение заказов, док Бингэм весело расхохотался.

– Что за шутник этот Ли, – сказал он. – Но да будет вам уроком, Фениан, плачевная судьба этого человека… Бедняга страдает от последствий ужасной социальной болезни, покаравшей его за безумства юности.

Они проходили мимо той же лавки чучел. Все те же дикие кошки, и золотистый фазан, и огромная пила-рыба. И та же надпись на ярлыке: Заходит в мелкие бухты и заливы. Фейни так и подмывало бросить картонку и улепетнуть. Но какая ни на есть, а работа.

– Фениан, – таинственно сказал док Бингэм, – знаете вы Могаук-хаус?

– Знаю, сэр, мы в типографии выполняли для них заказы.

– Но они-то вас в лицо, надеюсь, не знают?

– Не думаю… Я только раз относил им отпечатанный материал.

– Чудесно… Так запомните – моя комната номер триста три. Обождите немного и приходите минут через пять. Вы рассыльный от портного, понимаете, и присланы за костюмами в чистку. Подниметесь ко мне в комнату, захватите что надо и отнесете ко мне в контору. А если кто спросит, куда вы это несете, – говорите к «Леви и Гольдштейну», понимаете?

Фейни тяжело перевел дух.

– Понимаю.

Когда он добрался до маленького номера под самой крышей Могаук-хауса, док Бингэм расхаживал по комнате.

– От «Леви и Гольдштейна», сэр, – сказал Фейни, глядя ему прямо в глаза.

– Мой милый, – сказал док Бингэм, – ты будешь расторопным помощником, я рад, что нашел тебя. Я дам тебе доллар в счет жалованья. – Говоря это, он вынимал платье, бумаги, старые книги из большого чемодана, стоявшего посреди комнаты. Все это он тщательно запаковал в одну картонку. В другую он положил пальто на меху.

– Это пальто стоит двести долларов, Фениан, остатки прежнего величия. Ах, осенние листья Валламброзы… Et tu in Arcadia vixisti [27]… Это по-латыни, на языке ученых…

– Мой дядя Тим, у которого я служил в типографии, хорошо знает латынь.