Ешиботники надавали ему целую кучу прозвищ и частенько избирали объектом своих шуточек, но он просто не замечал этого. Когда кто-нибудь начинал их ругать, он мягко говорил: «Пусть. Мне ведь все равно. Они всего лишь дети…»
Иногда он дарил одному или другому мальчишке кусок пирога или орехи, не потому, что хотел задобрить его, а просто так, по доброте душевной.
Шоша была на целую голову выше своего мужа. В молодости она отличалась редкой красотой, и в доме, где она тогда прислуживала, высоко отзывались о ее честности и ровном характере. Многие парни добивались ее руки, но она все же предпочла Шмуэль-Лейбла, так как он был спокойным и, в отличие от других, не ходил субботними ночами на Люблинскую дорогу, чтобы флиртовать с девушками. Ей нравились его набожность и спокойный нрав. Еще в детстве она охотно изучала Пятикнижие, ухаживала за больными в богадельне и слушала чудесные истории, которые рассказывали старухи, сидя на завалинках и штопая чулки. Она постилась в последний день каждого месяца, День скорби, и часто ходила с другими женщинами в синагогу. Другие девушки посмеивались над ней и называли старомодной. Сразу же после свадьбы она обрила себе голову и плотно повязала платок, так чтобы ни один локон не вылез из-под ее парика замужней женщины. Смотритель миквы хвалил Шошу за то, что она всегда соблюдала предписания Закона и скромно вела себя в ритуальных банях. Она покупала только кошерное мясо, хотя оно и стоило на несколько копеек дороже, и, когда сомневалась в чем-то, приходила за консультацией к раввину. Не раз было так, что из-за этого она выбрасывала всю еду и даже разбивала нечистую посуду. Говоря короче, она была честной, богобоязненной женщиной, и очень многие мужчины в округе завидовали Шмуэль-Лейблу.
Всю свою жизнь супруги соблюдали Субботу. В пятницу, ровно в полдень, Шмуэль-Лейбл откладывал в сторону свою работу. Он первым приходил в ритуальные бани и совершал там четыре погружения в воду, по числу четырех букв Святого Имени. Затем он помогал служке зажигать свечи в подсвечниках и люстрах. Шоша, экономившая всю неделю, в Субботу позволяла себе кое-что особенное. В раскаленной печи поспевали пирожки, печенья и субботний хлеб. Зимой она готовила пудинг с цыплячьей шеей, запеченной в тесто. Летом — пудинг с рисом или лапшой, смазанный жиром и посыпанный сахаром или корицей. Главное блюдо составляли картофель и гречневая каша или перловка с бобами и мозговой косточкой. Чтобы все это получилось как можно лучше, она ставила квашню с тестом прямо в печь. Шмуэль-Лейбл пережевывал каждый кусочек с нескрываемым удовольствием и обязательно говорил: «Ах, Шоша, любовь моя, это еда для королей! Такого нет даже в Раю!» На что Шоша отвечала: «Ешь на здоровье, сердце мое».
Хотя Шмуэль-Лейбл и не отличался большой ученостью, он с трудом мог прочесть по памяти одну главу из Мишны, тем не менее он соблюдал все Законы. Вместе с женой они не раз перечитывали «Доброе Сердце» на идише, а в праздники, предпраздничные и любые свободные дни садились за Библию. Он никогда не пропускал проповедей и, хотя и был бедняком, покупал у бродячих книгонош все книги с нравственными наставлениями и религиозными рассказами, которые потом внимательно читал вместе с Шошей. Он всегда произносил священные фразы, вставая рано утром, первым же делом омывал себе руки и повторял соответствующую молитву. Затем шел в молитвенный дом и участвовал в самом первом миньяне. Каждый день он читал по несколько глав из Книги Псалмов, а также все молитвы, какие только знал. От отца ему достался толстый молитвенник с обложкой из дерева, в котором содержались подробно расписанные обряды на каждый день года. Шмуэль-Лейбл и его жена тщательно соблюдали их все. Часто муж говорил жене: «Я буду гореть в Аду, ведь никто не прочтет кадиш над моей могилой». На что она отвечала: «Прикуси свой язык, Шмуэль-Лейбл. Во-первых, для Бога нет ничего невозможного. Во-вторых, ты доживешь до самого прихода Мессии. А в-третьих, вполне возможно, что я умру первой, ты женишься на какой-нибудь молоденькой, и она родит тебе дюжину детей». Когда она так говорила, Шмуэль-Лейбл махал на нее руками и кричал: «Спаси, Господи! Ты будешь жить долгие годы. Это я первым окажусь в Аду!»
Хотя Шмуэль-Лейбл и Шоша соблюдали каждую Субботу, больше всего они любили праздновать ее зимой. День укорачивался, времени оставалось мало, и так как Шоша работала всю неделю до самого вечера четверга, супруги не ложились спать в пятничную ночь. Шоша замешивала в квашне тесто и накрывала его подушками и одеялами, чтобы оно поднималось. В печь клались поленья и сухие ветки, Шоша готовила субботнюю еду при свечах. Она ощипывала цыпленка или гуся (если его удавалось найти по сходной цене), вымачивала его, солила и вытапливала жир. Внутренности она пекла на раскаленных углях и давала их вместе с ломтем субботнего хлеба Шмуэль-Лейблу до «главной» еды. Иногда она выкладывала на хлебе буквами из теста свое имя, и тогда Шмуэль-Лейбл говорил: «Шоша, я сейчас тебя съем! Я уже проглотил тебя, Шоша!» Он любил тепло и часто, забравшись на печку, наблюдал за тем, как она печет, жарит, моет, стирает, толчет и режет. Хлеб получался у нее круглым и поджаристым. Шоша плела его так быстро, что казалось, он танцует перед глазами Шмуэль-Лейбла. Она и сама так крутилась с метлой, кочергой, совком и гусиным пером для смахивания пыли, что иногда, сама того не замечая, хватала голыми руками горячие угли. Горшки кипели и бурлили, суп переливался через край, проливался на раскаленную печь и громко шипел. Все это сопровождалось непрекращающимся стрекотом сверчка. Хотя Шмуэль-Лейбл и ужинал совсем недавно, вскоре у него вновь появлялся аппетит, и Шоша давала ему кныш, кусочек цыпленка, печенье, сливу из подливки к тушеному мясу или что-нибудь из котелка. Делая это, она ругала его и называла обжорой. Когда же он пытался оправдаться, она, смеясь, кричала: «Горе мне, я чуть было не уморила собственного мужа…»
Читать дальше