Бенжамен Констан - Адольф

Было уже очень поздно, я не посмел вернуться к Элленоре. Я дал себе слово пойти к ней пораньше на другой день и отправился домой, к отцу. У него собралось много гостей; в большом обществе мне нетрудно было уединиться и скрыть свое смятение. Когда мы остались одни, отец сказал: «Мне с достоверностью сообщили, что бывшая любовница графа П. здесь, в городе. Я всегда предоставлял тебе большую свободу и никогда ничего не хотел знать о твоих похождениях; но в твоем возрасте не подобает открыто иметь любовницу, и предупреждаю тебя — я принял меры к тому, чтобы ей пришлось уехать отсюда». Затем он вышел.

Я последовал за ним в его спальню; он знаком приказал мне уйти. «Отец, — сказал я ему, — бог свидетель, что я желаю ей счастья, и, если б она могла обрести его ценою нашей разлуки, я согласился бы никогда больше не видеться с ней. Но обдумайте то, что вы намерены предпринять. Замыслив разлучить меня с нею, вы можете ненароком привязать меня к ней навсегда».

Я тотчас позвал к себе слугу, сопровождавшего меня во всех путешествиях и знавшего о моей связи с Элленорой. Я поручил ему немедленно разведать по возможности, каковы те меры, о которых говорил отец. Он вернулся через два часа. Секретарь отца в строжайшей тайне доверил ему, что Элленора на следующий день поучит предписание выехать. «Элленора будет изгнана, — воскликнул я, — изгнана с позором! Она, приехавшая сюда только ради меня, она, чье сердце я истерзал, чьи слезы видел без жалости! Где же она преклонит голову, несчастная, гонимая, одинокая в обществе, уважения которого она лишилась по моей вине? Кому поведает свою печаль?» Я быстро принял решение. Я подкупил слугу, расточая ему золото и посулы. Я заказал почтовую карету на шесть часов утра к городской заставе. Я строил бесчисленные планы нерасторжимого союза с Элленорой: я любил ее так, как никогда; снова мое сердце безраздельно принадлежало ей; я гордился тем, что буду ее защитником. Я жаждал заключить ее в свои объятия; любовь снова заполонила мою душу; разум, сердце, чувство были охвачены лихорадкой, потрясавшей все мое существо. Если б в эту минуту Элленора решила порвать со мной, я бы умер у ее ног, пытаясь удержать ее.

Забрезжило угро; я помчался к Элленоре. Она еще лежала в постели, так как всю ночь проплакала; глаза у нее были влажны, волосы неприбраны; она изумилась, увидев меня. «Вставай, — сказал я, — едем!» Она хотела что-то возразить. «Едем, — повторил я, — Разве есть у тебя на всем свете защитник, друг, кроме меня? Разве мои объятия не единственное твое прибежище?» Она упорствовала. «У меня важные причины, — прибавил я, — причины личного свойства. Бога ради, следуй за мной». И я насильно увлек ее.

В пути я осыпал ее ласками, прижимал к сердцу, на все вопросы отвечал поцелуями. Наконец я сказал ей, что, заметив намерение отца разлучить нас, я почувствовал, что не могу быть счастлив без нее, решил посвятить ей всю свою жизнь и соединиться с ней всеми узами, какие только возможны. Сначала ее признательность была беспредельна; но вскоре она в моем рассказе уловила противоречия. Упорно настаивая, она выпытала у меня правду, — ее радость исчезла, на лице залегла мрачная тень. «Адольф, — сказала она, — ты сам себя обманываешь. Ты великодушен, ты жертвуешь собой для меня, потому что меня преследуют; ты думаешь, что тобою движет любовь, меж тем тобою движет единственно жалость». Зачем она произнесла эти роковые слова? Зачем открыла мне тайну, которую я не хотел знать? Я всячески старался разубедить ее, возможно, достиг цели, но истина проникла в мою душу, порыв иссяк; я был тверд в своем решении, но счастливее я от этого не стал; и снова во мне зародилась мысль, которую я вынужден был таить.

Когда мы доехали до границы, я написал отцу. Мое письмо было почтительно, но в нем сказывалась затаенная горечь. Я был в обиде на отца за то, что он, стремясь разорвать мои оковы, закрепил их. Я заявил ему, что не оставлю Элленору, покуда она не будет надлежащим образом устроена и я уже не буду ей необходим. Я умолял отца не преследовать ее более, иначе мне придется навек связать себя с ней. Я хотел дождаться ответа, прежде чем принять то или иное решение. «Тебе двадцать четыре года, — ответил он мне, — и я не применю к тебе власть, которая недолго уже продлится и которою я ни разу еще не воспользовался; я даже буду по мере возможности скрывать твой странный поступок: я распущу слух, будто ты уехал, выполняя мои приказания, по моим делам. Я буду щедро отпускать тебе деньги. Вскоре ты сам почувствуешь, что жизнь, которую ты ведешь, недостойна тебя. Твое происхождение, твои способности, твое состояние предуказывали тебе в обществе иное место, нежели роль спутника женщины, не имеющей ни родины, ни доброго имени. Самое твое письмо показывает мне, что ты недоволен собой. Помни, что человек ничего не выигрывает, оставаясь в положении, от которого краснеет. Ты понапрасну растрачиваешь лучшие годы своей молодости, и этот ущерб невозместим».