Гийом Аполлинер - Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях - статьи; литературные портреты и зарисовки

БОРЕЛЬ (ПЕТРЮС). «Госпожа Потифар». Продается совершеннолетним.

БУАГОБЕ (Ф. де). «Обезглавленная». В двух частях.

ВИЛЬМОРЕН. «Луковицы». Тонкая желтоватая бумага.

ВИНЬИ. «Сен-Мар». Без оглавления.

ВОЛЬТЕР. «Век Людовика XIV». Великолепные иллюстр. любого рода.

ГАЗЬЕ. «Пор Рояль де Шан». Янсенистская обл.

ГАУПТМАНН. «Ткачи». В суровом полотне.

ГИБАЙ. «Морфинисты». Страницы исколоты.

ГРАВ (Т. де). «Темная личность». Без титульного листа.

ГРАНМУЖЕН. «Сейф». Роман с ключом.

ГЭНЬЕ. «Боссюе». Крупный формат.

ДАФФЕРЕН (лорд). «Письма, писанные в полярных регионах». Белоснежная бумага.

ДЮБЮ де ЛАФОРЕ. «Рамолик». Оч. ветхий.

ДЮМА (А.). «Наполеон». Толстый томик.

ДЮМА-сын (А.). «Друг женщин». Разошелся.

ДЮМА-сын (А.). «Господин Альфонс». Серия «С котом».

КАРЛЕЛЬ и КЮЭНУ. «Автомобиль 217 UU». Превосходный ватман.

КАРР (А.). «Осы». Желто-черная обложка.

КЛАРЕТИ. «Сигаретка». Папиросная бумага.

КОК (П. де). «История знаменитых рогоносцев». С превосх. гравюрой рога изобилия.

КУЛОН. «Смерть моей жены». С пятнами, очев. влаги, на страницах.

КУРТЕЛЕН. «Серьезный клиент». Редкий экземпляр.

ЛАФОНТЕН. «Кольцо Ганса Карвеля». С золочением.

ЛАФОНТЕН. «Два голубя». На сизой бумаге.

MATTE. «Билет в тысячу франков». Большая редкость.

МЕТЕРЛИНК. «Жизнь пчел». На вощеной бумаге.

МОНБАР (Г.). «Шляпа». Потрепанный экземпляр.

МОРИ (Л.). «Абд-эль-Азиз». Тисненый марокканский сафьян.

МЭНДРОН. «Оружие». Гравюры на стали.

ОРИАК. «Горшок». Бумага гигиенич.

РЕМЮЗА (П. де). «Господин Тьер». Маленький формат.

ТЬЕРРИ (Г. А.). «Бесцеремонный капитан». Неряшливая печать.

ФЛЕРИО (З.). «Иссохший плод». Премия Франц. Академии.

ЭРВИЙИ (Э. д’). «Похмелье». Переплет с зеленцой.

Такая вот любопытная библиографическая шутка.

Я неоднократно встречал г-на Эд. Кюэну на набережных. Недавно он умер, и теперь всякий раз, проходя мимо лотков букинистов около Института, я вспоминаю своеобразный силуэт этого управляющего, который в части забавной библиографии соперничал с Рабле и Реми де Гурмоном и никогда не упускал возможности перед наступлением сумерек пройтись по набережным.

Разве же это не самая восхитительная прогулка из всех, какие можно совершить в Париже? Право же, когда есть досуг, не такая уж большая потеря времени пройтись вечерком от вокзала Орсе до моста Сен-Мишель. Вряд ли в целом свете сыщется прогулка приятней и прекрасней.

Всякий раз, когда я прохожу мимо утла улицы Дуэ и площади Клиши, где сейчас находится школа, а некогда, до отделения церкви от государства, был монастырь, в котором была отпечатана моя первая книга «Гниющий чародей», я вспоминаю г-на Поля Биро.

Он получил широкую известность. Г-ну Полю Биро удалось создать комитет, состоящий из депутатов, но главным образом из сенаторов, по возведению памятника вымышленному народному вождю Эжезиппу Симону [153]. Автор этой мистификации раскрыл смачные ее подробности в «Эклэр», и она стала куда знаменитей, чем изобретатели самого этого слова, сочтенного Вольтером весьма неуклюжим, которые так изощренно издевались над глупцом Пуансине, чья жизнь завершилась тем, что он утонул в Гвадалквивире [154]. В отличие от розыгрыша так называемого Боронали [155], который никого не обманул, на мистификацию Поля Биро «клюнули» все парламентарии, выбранные в качестве жертв, и ни один из них не расхохотался, читая эпиграф, извлеченный из якобы творений Эжезиппа Симона, «провозвестника демократии», что украшал циркуляр, предписывающий ускорить возведение монумента в родном городе великого человека, у которого таких родных городов поболе, чем у Гомера [156].

«Когда всходит солнце, рассеивается сумрак». Такую вот фразу Поль Биро приписал Эжезиппу Симону. Она словно дает представление, насколько большое значение имеет красноречие, до которого так жадны люди и перед которым благодаря фонографу открывается блистательнейшее будущее.

Г-на Поля Биро, этого новоявленного Кайо-Дюваля [157], поскольку мистификацию свою он готовил посредством писем, газеты именовали «наш знаменитый собрат»; теперь ему оставалось добиться только титула «выдающийся», и тогда, если бы в один прекрасный день он решил вступить в академию, ему вполне достаточно было бы потолкаться в салонах, где как человеку остроумному блистать ему было бы совсем нетрудно.